Шумный балаган

– Не дождется, – мрачно усмехнулся Костя.

Он не строил иллюзий насчет Кати. Не той она породы, чтобы ждать его из тюрьмы и тем более хранить ему верность. Она стрекоза по своей сути и будет петь, пока не пропоет лето красное. Петь будет. Тем, кто платит. И танцевать. С теми, кто ее ужинает. Любил ее Костя. И даже страдал, пока мысленно смирялся с тем, что скоро она забудет о нем. Смирялся, но пока что до полного смирения очень далеко.

– А это как сказать. Любит она тебя.

– Кто вам такое сказал? – удивленно посмотрел он на опера.

– Я сам это понял. Екатерина твоя, можно сказать, в бегах. Вместе с твоими друзьями. Нет их в городе. Но найти их можно, если как следует за них взяться. Но какой в том смысл? Нам с лихвой хватает показаний Кошелева и Саенко, чтобы привлечь тебя к уголовной ответственности.

– Это что, намек?

– Намек на что? – не понял Миронов.

– На толстые обстоятельства. Если я не признаюсь, то вы возьметесь за моих друзей.

– У меня и в мыслях не было. Но если Екатерина вдруг вернется домой, у нее могут начаться проблемы. Например, дача ложных показаний. Только не подумай, что я тебя шантажирую. Если ты не признаешь своей вины, то следствию придется искать дополнительные доказательства.

– Я все понял, – кивнул Костя.

Действительно, непохоже было, чтобы Миронов его шантажировал. Но так же верно, что ни Кате, ни Антону, ни Леньке не будет покоя, пока Костя не признается в содеянном. Прячутся они. И, судя по всему, не очень глубоко. Ведь Костя получал передачи от них – балык, сигареты, все такое. Балык свежий, сигареты хорошие. Похоже, пацаны по-прежнему промышляли рыбой, по-прежнему торговали ею. Если так, то неуловимыми они будут до тех пор, пока менты не возьмутся за них основательно. А Миронов, может, и не зверь по своей натуре, но видно, что сыскарь мудрый. Такой если за что возьмется, то не успокоится, пока не поставит точку.

– Хорошо, я признаюсь. Да, это я стрелял в Кошелева…

Где-то Костя слышал, что признание облегчает душу и смягчает вину. Насчет вины он не знал, но душу не облегчил, это точно. Не тяготило его душу чувство вины. Ведь не в человека он стрелял, а в нелюдя. Даже Миронов это признал.

– Ну вот и отлично, Любимов. Вот тебе ручка, вот бумага. Пиши… Если хочешь, под мою диктовку.

– Нет, я сам.

– Пиши сам, если с усам…

Костя пододвинул к себе чистый лист бумаги и взял протянутую авторучку. Невесело вздохнул. Его не пугала мысль о том, что ему придется писать правду про себя. Гораздо больше его пугала собственная безграмотность. Он не хотел выглядеть в глазах Миронова недоучкой. Не хотелось, но придется. Ведь сколько слов будет в тексте, столько будет и грамматических ошибок. Куча грамматических ошибок в описании одной большой жизненной ошибки. В описании ошибки, за которую приходилось платить своей свободой.

5

Антон небрежно бросил спортивную сумку на паркетный пол и бухнулся в мягкое удобное кресло.

– Кто не работает, тот не ест. И не живет красиво.

Все лето он впахивал, как вол. Он, Ленька, Женька и Алик. На все ходили, что в море шевелится. Фарт сам лез к ним в сети. Много рыбы взяли, много продали. Устали до чертиков. Зато денег немало взяли. И к ментам в лапы не попались. Все путем, короче.

– А жить красиво – это как? – спросила Катя.

И неожиданно для него села к нему на колени. А юбочка у нее как на грех короткая, и под ней, очень даже может быть, ничего нет. И Леньки с пацанами тоже нет как на грех. Зато у Антона грех вспучился с такой силой, что Катя просто не могла этого не заметить. Заметила. Но ничего не сказала. Только лукаво улыбнулась.

– Ну, когда у тебя все есть, – слегка растерянно ответил Антон.

– А все – это что?

– Ну, деньги. Квартира, смотри, какая…

Квартиру они сняли в южной части Тепломорска. Трехкомнатные апартаменты с полной обстановкой и телефоном. Только за ремонт и мебель хозяйка две цены содрала, так что квартира обошлась втридорога по сравнению с обычной хатой. Но Антон ни о чем не жалел. Ведь он собирался жить здесь с Катей. А она должна была быть вознаграждена за те спартанские условия, в которых ей приходилось жить с ним на природе. Правда, она не жаловалась. Даже сказала, что никогда так хорошо не отдыхала, как этим летом. Накупалась, загорела. Но как бы то ни было, ее тянуло к роскоши. И только сейчас Антон мог позволить это и ей, и себе. Денег заработал, да и волна улеглась – никто их больше не искал: ни менты, ни братва.