Азарт среднего возраста

– Потому что свое гнездо надо было вить. Уж и вы ведь у нас родились, а жить нам всем, считай, негде было. У отца комната была в малосемейке. Как вчетвером на семи метрах? Он переживал очень, что не может для нас удобной жизни устроить. И вдруг ему кооператив предлагают. Вот эту нашу квартиру. А денег на первый взнос не было. Я поехала и дом александровский продала.

– Не жалко было? – спросил Сашка.

– Нет, милый, – улыбнулась мама.

Она ничего не добавила к этим словам, никак их не объяснила. Но Сашка и сам понял, даже в те свои семь лет, что маме ни в голову, ни в сердце не пришло жалеть о доме, в котором прошли ее детство и юность. Не то что счастье – одна лишь надежность жизни мужа и детей была для нее несравнима по ценности с самыми прекрасными воспоминаниями и даже с такой важной вещью, как родовое гнездо над рекою.

Оттуда, из этого дома, мама почти ничего не забрала. Вера потом говорила, что маме, наверное, жалко было своими руками разорять его, поэтому, уезжая, она оставила в нем все как есть. Или, может, новые хозяева показались ей такими людьми, которым не жаль все оставить? Во всяком случае, она привезла из Александрова только вот эту настольную медную лампу, которую папа переделал потом из керосиновой в электрическую, да кружевную скатерть, выкрашенную в нежно-зеленый цвет. Скатерть связала мамина бабушка, вытянув для этого нитки из марли, она же и выкрасила ее зеленкой. Это было во время войны, а тогда, мама рассказывала, даже нарядные платья шили из обыкновенной марли и красили зеленкой или йодом.

Скатерть лежала в комоде. А узорчатая лампа горела на столе и теперь, освещая эркер. Приглушенный шторой свет падал на узкую аллею, по которой Александр шел от фонтана к дому.

Он не стал обходить дом вокруг, чтобы войти через подъезд, а поднялся прямо из палисадника по лесенке и постучал в стекло эркера. Отдернулась штора, Вера приложила ладони лодочкой к стеклу. Она еще не видела брата, стоящего в темноте и метели, а он сразу разглядел ее, освещенную лампой, и поразился тому, что увидел.

Он не был у Веры давно, с самой осени. Аннушка, Юля, азарт, скандал – все это отвлекало его от сестры, не оставляло времени, чтобы ее навестить; они лишь перезванивались иногда. Теперь, глядя на Верино лицо, Александр вспомнил, что ее голос еще летом показался ему каким-то растерянным, даже смятенным. Но на его вопрос она как-то торопливо ответила, что все у нее в порядке. А он был тогда занят дальневосточными планами «Ломоносовского флота», был раздразнен Аннушкиной холодностью, а потому удовлетворился этим невнятным ответом.

Теперь ее лицо поразило его. Ярче, чем лампой, которую Вера держала в руке, оно было освещено каким-то незнакомым чувством. Александр никогда прежде не видел такого чувства на лице сестры, и поэтому не сразу понял, что это.

Это было сильное, ни на мгновенье не проходящее воодушевление; так он для себя его назвал, потому что не умел назвать иначе. Щеки ее пылали так, что можно было бы подумать, она больна или сильно встревожена, если бы не свет, сиявший в ее глазах.

В этом свете не было ничего болезненного или тревожного, а было одно только счастье.

Вера наконец разглядела брата в темноте, засмеялась и распахнула дверь эркера. Александр вошел в комнату. Клубок метели ворвался вместе с ним, осыпал Веру морозной разноцветной пылью.

– Сашка! – воскликнула она. – Как же хорошо, что ты сегодня пришел!..

Александр только теперь заметил, что сестра одета, пожалуй, более нарядно, чем можно было бы ожидать, придя к ней домой среди ночи. Он мало обращал внимания на женские наряды, но праздничность бронзового, под цвет волос, Вериного платья, длинного и с открытыми плечами, трудно было не заметить.

– А что такого особенного сегодня случилось? – спросил он.

– А у меня сегодня свадьба, – ответила Вера.

– То… то есть как?.. – оторопело проговорил Александр. – Как-кая еще… свадьба?..

Вера расхохоталась так, что лампа закачалась у нее в руке.

– Моя свадьба, моя! – сквозь смех объяснила она.

Хорош же он был со своим вопросом! Как умственно отсталый. Александр улыбнулся.

– Твоя – это я понял. А еще чья?

– А еще моя. Здравствуйте, Александр Игнатьевич.

Тут только Александр заметил, что сестра в гостиной не одна. Рядом с диваном – наверное, только что, с появлением гостя с этого дивана поднявшись, – стоял мужчина чуть постарше Веры и смотрел на него с вежливым холодноватым вниманием.