Капкан супружеской свободы

А потом вдруг скрипнула дверь и он облегченно перевел дух, понимая, что все это время подспудно ожидал именно этого, одного-единственного звука. Теплое, нежное тело скользнуло к нему в объятия, женские губы коснулись его губ, а тонкий палец, приложенный к губам, перечеркнул все его попытки сказать что-либо.

– Эстель… - только и успел пробормотать он, но она уже сделала так, что слова оказались совсем не нужны, и, проваливаясь в блаженную сладкую негу, он только шепнул «спасибо», благодаря неизвестно кого - ее ли, Господа или судьбу? - за то, что надежда на счастье, о которой он думал сегодня, оказалась не напрасной…

– Скажи, ты знал, что я приду к тебе сегодня?

Даже в темноте он почувствовал, как Эстель улыбается, и, потянувшись к ней, зарывшись в ее теплые, медовые волосы, молча и отрицательно покачал головой в ответ. Ради всего святого, что он вообще мог знать?! Догадываться, надеяться, мечтать, это - другое, но знать наверняка!…

Правильно расценив его молчание, она прильнула к нему, насколько это было возможно, и задумчиво протянула:

– Мужчины не разбираются в женских желаниях и сердечных порывах… Неужели ты не понял, что я до последнего оставляла право выбора за одним тобой? Мне так хотелось, чтобы ты сказал мне хоть что-нибудь настоящее! Так хотелось понять, действительно ли я нужна тебе…

Холодок пробежал по спине Алексея, и он приподнялся на локте, всматриваясь в призрачно-бледное на фоне белой подушки, зыбкое в предрассветных сумерках лицо Эстель. Что ему сделать, как сказать, чтобы она поняла: все, происходящее сейчас с ними, и есть настоящее!… Но, пока он подыскивал слова, она уже закусила упрямую губу и, искоса посмотрев на него мерцающими, будто от слез, глазами, проговорила:

– Ты не должен считать нас теперь связанными больше, нежели тебе бы этого хотелось. Мы взрослые, современные люди, не правда ли? И мы оба знаем, что у женщины и мужчины может быть масса поводов для того, чтобы оказаться вместе, и помимо неземной любви…

Он рывком приподнялся в постели и сел, охватив колени руками. Алексея вдруг испугала эта прямота Эстель, ее попытки во что бы то ни стало дать точное определение всему случившемуся. «Ну зачем ей это? - поморщившись, как от сердечной боли, подумал он. - Мы и в самом деле слишком взрослы для таких детских игр». Не хватало еще только, чтобы она и впрямь заплакала и сказала: «Я знаю, ты не сможешь меня теперь больше уважать…» Ноющим шестым чувством он знал, что она права - права сто, тысячу раз! - и чувства, как бы прочны они ни были, все-таки действительно нуждаются в словесном подтверждении. Но он не мог сейчас еще ничего сказать ей: привязанность к ней, любовное притяжение и в самом деле жили в нем, но слова о них не успели вырасти и окрепнуть в его душе, и ему, как всякому мужчине, нужно было время, чтобы взлелеять и вырастить эти слова, придать им силу и позволить наконец прорваться наружу сквозь шелуху извечного недоверия к женщине, сквозь груз его недавнего горя, старых обид и былых печальных непониманий…

А Эстель все так же лежала перед ним среди смутно белеющей, прохладной белизны постели, и брови ее были нахмурены, а тонкие пальцы нервно переплетены между собой. Он вздохнул, чувствуя, что пора уже наконец сказать что-нибудь, набрал побольше воздуха и - не успел: женщина стремительно и гибко поднялась, нетерпеливо высвободившись из плена ее кружевного белья, и, закручивая на ходу волосы в тугой узел, подняв с пола что-то невесомое и прозрачное, сброшенное ею несколько часов назад, пошла к двери.

Алексей не поверил собственным глазам - не может же она вот так, просто, уйти и оставить его одного в этой спальне? - но дверь уже скрипнула, и шаги Эстель, казалось, вот-вот навсегда затихнут в гулкой тишине этого огромного дома. И тогда, почувствовав, что вот-вот она навсегда растворится в его прошлом, окажется потерянной только оттого, что он не нашел вовремя нужных слов, Алексей рванулся следом за ней и успел, сумел, умудрился-таки уцепиться за ее руку, вновь почувствовав себя рядом с ней ребенком, нуждающимся в ее опеке и защите.

– Постой, - сказал он задыхающимся и сбивающимся, как после быстрого бега, голосом, - не нужно уходить, прошу тебя. Прости меня, я не хотел тебя обидеть…

Она повернула к нему изумленное лицо, и с облегчением, как после отмены смертного приговора, он вдруг сообразил, что, кажется, ошибся в толковании мотивов ее ухода. Алексей выпустил ее руку, которая тут же, мягко поднявшись, коснулась его щеки, и снова уловил терпкий запах ее духов и ее взгляд - какой-то новый, совсем нежный и немного насмешливый.