Лавина (сборник)

— Нет. Я чувствую в тебе эту высоту. Поэтому я тебя люблю.

Тянутся друг к другу.

— Ай! — вскрикивает Алеша. — Ты меня за волосы тянешь.

— Это волосы на кольцо намотались…

— Не трогай меня. У тебя вечно что-то случается: то в глаз пальцем ткнешь, то оцарапаешь.

Алексей встает и начинает одеваться.

— Ты уходишь? — упавшим голосом спрашивает Нинка.

— Не могу же я на Басманной торчать пять часов…

— Скажи, что попал в аварию.

— Дура.

— Ну хорошо, скажи своему Шефу, что ты был у любовницы. Он тебе поверит.

— Нина…

— Ну что «Нина». Забегаешь на сорок минут, как на бензоколонку. Лучше вообще не приходи. Или приходи на неделю.

— О чем ты говоришь? Какая неделя? Ты же знаешь: днем я на работе. Вечером дома.

— А ты возьми бюллетень. На работе скажешь, что заболел, а дома скажешь, что едешь в командировку.

Алеша раздумчиво:

— Да?

— Ну конечно! Тебя никто не хватится. Поживем спокойно. Как на Северном приюте.

Алеша стоит в нерешительности. На одной чаше весов — риск. На другой — счастье.

— У тебя ничего не болит? — спросила Нинка.

— Абсолютно. Я только все время мерзну и хочу есть.

— Это потому, что ты худой. Дефицит веса. Скажи, что у тебя радикулит. Это проверить невозможно. Скажешь: ни согнуться, ни разогнуться. Они тебе назначат уколы, форез. А ты не ходи. Проверять никто не будет. Кому мы нужны, кроме самих себя.

Чаша весов со счастьем стала медленно идти вниз.

— А ты не будешь занята эту неделю? — спросил Алеша.

— Я в простое. Наверное, в твоем строительстве, когда простаивает какой-нибудь кран, — это ЧП. Чрезвычайное происшествие. А тут простаивает целый человек. Пропадает даром моя красота. — Нинка задумчиво варит кофе. Наливает в чашку.

Алеша обнимает свою красивую Нинку. Она обливает его горячим кофе.

— Ой! — смущается Нинка. — Куртка…

— А, черт с ней…

Они стояли, обнявшись, как один ствол, переплетаясь руками-ветками.

В кабинете Киры Владимировны сидел рентгенолог Николай Алексеевич, за глаза Колька. Он был молод, носат и прогрессивен.

— Подумай сама: когда жили мамонты? — спросил Колька.

— В эпоху раннего плейстоцена, — ответила Кира Владимировна и включила в розетку электрический чайник.

— Правильно. А сейчас какой год?

— 1984-й после Рождества Христова.

— Правильно. А почему вымерли мамонты?

— Изменился климат. Изменилась флора. Им стало нечего есть. Очень просто.

— При чем тут твой инженер?

— Несоответствие индивида и окружающей среды. Ген обреченности.

— Это гипотеза, — возразил Колька.

— Ничего подобного. Недавно в Якутии в вечной мерзлоте нашли мамонтенка. Подробно обследовали и обнаружили этот ген: икс, игрек, зет, один к двум.

— Неужели ты думаешь, что от эпохи плейстоцена что-то сохранилось в наши дни?

— Папоротники, клопы и муравьи. Выжили те, кто приспособился.

— Интересно… — Колька почесал нос. — Муравьи работали, а клопы присосались.

Кира Владимировна выключила закипевший электрический чайник. Разлила чай по стаканам.

— А как ты собираешься его лечить? — спросил Колька.

— Приспособить индивид к окружающей среде.

— А если не приспособится? — спросил Колька.

— Значит, надо приспособить среду к индивиду. Пусть эмигрирует, пока не вымер.

— Он еврей?

— Нет, по-моему.

— Диссидент?

— Биологический диссидент.

В дверь постучали. Заглянул Алексей.

— Можно? — спросил он.

— Заходите, — отозвалась Кира Владимировна. — Хотите горячего чаю?

— Очень хочу, — признался Алексей. — Спасибо. У меня есть сушки. Я их все время грызу.

Алексей положил на стол пакет с сушками и сухарями.

Колька с интересом рассматривал Алексея.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Кира Владимировна.

— У меня радикулит, — соврал Алексей. — Ни согнуться, ни разогнуться.

— Вы с кем живете? — спросил Колька.

— С женой. А что? — насторожился Алексей.

— А дети у вас есть?

— Есть. Дочь.

— Ну вот видишь, размножается, — отметил Колька, глядя на Киру Владимировну.

— Садитесь, — пригласила Кира Владимировна.

Алексей присел к столу, начал пить чай, грея руки о стакан.

— Вы где работаете? — спросил Колька.

— Мы проектируем строительство.