Соблазненная роза

Под сводчатым куполом Рэвенскрэгской часовенки висели знамена — сине-малиново-золотые. У каждой скамьи были положены молельные коврики — из черного бархата, расшитого золотом. По краям скамьи были украшены хвойными ветками: крепко пахло сосной, ладаном и всяческими благовониями, которыми не скупясь опрыскали себя гости. Их было человек двадцать только самые именитые. От жара свечей ладан благоухал все сильнее, аж в носу щекотало.

Розамунда, стоявшая у белых мраморных ступенек, ведущих к алтарю, вскоре начала задыхаться. Торжественная служба уже началась, и новобрачная изо всех сил старалась преодолеть дурноту. Ангелъскими голосами пели мальчики из церковного хора, их песнопение состояло из бесконечного множества виршей… Потом старый священник фальцетом стал выводить молитвы, при каждом «аминь» падая на колени и гулко стукаясь ими о мрамор.

Все события этого дня казались какими-то невсамдслишными. Розамунда будто смотрела представление — вроде того, которое разыгрывали забредшие в их края актеры на прошлой Пасхе. Она украдкой ущипнула себя — нет, все это ей не снилось, и к тому же ее ладонь крепко стискивала сильная рука Генри — вполне настоящая. А вот и холодное колечко чуть стиснуло ее палец — наяву.

Жених откинул с лица невесты фату, чтобы запечатлеть на ее щеке поцелуй. Розамунда пристально на него посмотрела, пытаясь угадать его настроение. Однако глаза его были опущены — он прятал от нее взгляд.

«Как прежде, будто чужой», — подумала Розамунда, горько вздыхая. Неужто он никогда не простит ее?

Розамунда взглянула еще разок из-под опущенных ресниц на его замкнутое лицо, и страх сковал ее тело. Отчего он все еще серчает? Ее жизнь полностью зависит теперь от двух властительных господ, и оба они вряд ли согласятся простить ей многочисленные обманы. Ее муж может обвинить ее в бесчестии. Случись такое, сэр Исмей будет быстр на расправу, в этом Розамунда не сомневалась. Возможно, она отделается поркой… да пег, он придумает что-нибудь похлеще. Ведь, когда откроется его обман, между домами Рэвенскрэгов и де Джиров проляжет пропасть. Ну зачем она уступила своей прихоти, зачем пошла смотреть на ни танцы? Нет бы заранее припасти склянку с кровью… Что же теперь с нею станется?

Рука Генри жгла ее, напоминая о том, как сладки были его объятия… и о том. как скоро его сердечная склонность сменилась гневом. Какой он нарядный и гордый в этом синем бархатном костюме, и как красиво оттеняют его черные волосы серебряные позументы. Щеки Генри были начисто выбриты, а волосы подрезаны — видать, прямо перед венчанием. Розамунда с удивлением приметила жесткие складки у губ, делавшие его старше, чем он вес время ей казался. Вероятно, еще не оправился от вина, которого выпил вчера страсть как много. Он явно старался не двигать головой и держать ее прямо — болит, наверное…

Брачная месса близилась к завершению. Когда молодые рука об руку двинулись по устланному циновками полу, все глаза устремились на новобрачную, которая шла тем же плавным шагом, что и ее суженый, как подобало в столь торжественный момент. Восхищенная толпа дожидалась их у выхода. Все разразилась радостными воплями. Хоть эти гости не были допущены на саму церемонию, о них тоже не забыли. Слуги усердно потчевали их бургундским. Мужчины с хохотом хлопали новобрачного по плечу, и их поздравления были сдобрены вполне прозрачными намеками на предстоящие ему подвиги в спальне супруги — и со всеми… Дамы были скромнее, но ненамного, они подбадривали невесту. Безмолвствующих новобрачных развели в стороны и окружили: Розамунду только дамы, а Генри только кавалеры. В сопровождении этой свиты молодых повели в знакомую Розамунде залу, где уже все было готово для свадебного пиршества.

Зала все еще была украшена рождественскими гирляндами и лентами. Красные скатерти лишь перевернули чистой стороной. Когда в залу вошли новобрачные, раздались звуки фанфар. Казалось, стены рухнут от многоголосого приветствия, которым гости встречали молодых, идущих к возвышению, к предназначенным для них местам.

Шум стоял просто немыслимый. От бесконечного напряжения у Розамунды стучало в висках. Как же ей хотелось снова очутиться в полумраке своей уединенной комнатки… но теперь уж этому не бывать. Теперь она хозяйка этого замка, и выбора у нее нет: надо как-то с этим справляться. Страх-то какой! Как она будет распоряжаться таким огромным хозяйством, не зная, как и что у господ заведено? Как станет отдавать приказания слугам, которые, возможно, были более благородны по происхождению, чем она сама? Откуда здесь берут столько съестного и всякого белья? На такую-то прорву народу…