Может быть, потом, в дальнейшей жизни, они получали более высокие оценки, но эта их дальнейшая жизнь была скрыта от Фараона. В его памяти они все оставались троечниками и двоечниками. Посредственностями.
Время шло. Ученики становились взрослыми людьми, у них вырастали свои дети — новые троечники, а у тех — свои. И когда Фараон шел по улице, знакомой до последней трещинки в асфальте, ему казалось — вся эта улица и следующая, весь город населен посредственностями, которые все знают посредственно или не знают ничего.
В магазине была длинная очередь, преимущественно из учениц довоенного и послевоенного выпуска. Сразу после войны ввели раздельное обучение, и Фараон работал в женской школе.
Очередь стояла криво, как синусоида. Все болтали на посторонние темы, а толстая продавщица Фомина громко ссорилась с Тимченко, которая стояла в очереди первой.
Когда на пороге появился Фараон, стало тихо. Все задвигались, вытянули руки по швам и молча выстроились в затылок друг другу.
Фараон подошел к прилавку, строго посмотрел на Тимченко. Тридцать лет назад она была троечницей и симулянткой, все уроки математики просиживала в медицинском кабинете. Сейчас Тимченко была кандидат наук, сама составляла учебники по математике, но в обществе Фараона казалась себе троечницей и симулянткой.
— Что тут у вас за базар? — строго спросил Фараон.
Фомина хотела ответить на поставленный вопрос, и Тимченко тоже хотела ответить, поэтому заговорили они одновременно.
— Не все сразу. Поднимайте руки!
В очереди поднялось несколько рук.
— Тимченко! — вызвал Фараон.
— Я говорю: дай мне полкило мяса, только без костей, — заторопилась Тимченко. — А она говорит: если хочешь без костей, бери масло…
Фомина тянула руку, навалившись животом на прилавок, подскакивая от нетерпения.
— Фомина!
— Всем дай мясо, а кости кому? Они думают…
— Вывод! — перебил Фараон. Он экономил время.
В очереди переглянулись.
— Покупатель и продавец должны быть взаимно вежливы! — выкрикнула с места выскочка Робинзон. Она стояла в самом хвосте очереди, держала за руку маленькую девочку.
— Закрепим пройденный материал, — предложил Фараон. — Тимченко, Фомина, начните сначала…
— Дайте мне, чтобы на второе, — ласково начала Тимченко, устанавливая между собой и Фоминой кратчайшее расстояние.
— Пожалуйста… — шепотом подсказала выскочка Робинзон.
— Если ты будешь вылезать, я вызову родителей твоего мужа, — предупредил Фараон. (Прежде он вызывал ее собственных родителей, но последние пять лет они ходить отказывались, ссылаясь на занятость.)
— Дайте, пожалуйста… — исправилась Тимченко.
— На второе нет — только на первое, — взаимно вежливо откликнулась Фомина.
— Нет, так отрубите.
— А откуда я вам отрублю, от себя? — ласково поинтересовалась Фомина.
— Можете от себя, — разрешила Тимченко. — На вас, между прочим, много лишнего мяса, особенно с боков…
— Опять! — не выдержала Фомина и с упреком посмотрела на Фараона. — Опять намекает, будто я себе ворую. Я что, похожа на воровку?
— А ты думаешь, у воров какие-нибудь особенные лица? То же самое: два глаза, два уха. Вполне может быть такое, как твое…
Очередь с пристальным интересом стала глядеть на Фомину. Фомина яростно покраснела, в глазах у нее заблестели слезы.
— …и как твое. — Он ткнул пальцем в лицо Робинзон.
Та польщенно захихикала.
— А я? — ревниво спросила бабка Маня. Ей тоже хотелось быть не хуже других.
Когда-то бабка Маня говорила, что любит уставать. Если она в конце дня устала, значит, хорошо поработала и день не прошел даром. Сейчас она ничего не делала, но все равно очень уставала к концу дня.
— Ты не похожа! — Фараон пренебрежительно махнул рукой.
— Да… — огорченно согласилась бабка Маня. — Совсем от еды отвернуло. Никогда со мной такого не было.
— Восемьдесят лет тебе тоже никогда не было.
— А жить-то все равно охота, — извинилась бабка Маня.
Фараон развел руками.
— Мало ли что кому охота? Всякая переменная величина стремится к своему пределу. И нечего сопротивляться.
— Как? — не поняла бабка Маня.
Ей не ответили. Все почему-то замолчали — видимо, задумались о пределе вообще и о своем пределе в частности.
Всем сразу, как в детстве, захотелось домой, но так же, как в детстве, они боялись Фараона, потому что привыкли его бояться, и стояли смирно, как на уроке.