Когда явились ангелы (сборник)

– Да ну? В каком переводе? Рихарда Вильгельма? Дайте посмотреть, если можно так выразиться.

Я дал ей книгу, и она поднесла ее к лицу. Кажется, выкидыш был понятливее, чем я думал.

– Это английское издание. Я им пользовалась, когда начала бросать «Цзин». Потом решила, что надо попробовать Вильгельма на немецком. Проверить, не лучше ли там в смысле поэзии. И обнаружила такой вагон различий, что подумала: «Если столько теряет при переводе с немецкого на английский, сколько же потеряно с древнекитайского на немецкий?» И решила: ну его совсем к черту. Последний раз я бросала «Цзин», когда бросила его в мою кретинскую собаку-поводыря. За то, что перевернул мою мусорную корзину в поисках тампонов. Сукин сын подумал, что я с ним играю. Схватил книжку и выбежал во двор; пока я его искала, сожрал всю до последней страницы. Немецкая овчарка. Когда увидел что-то, написанное на языке предков, остановиться уже не мог. Кстати, что это за стекло под ногами? Вы что-то уронили, или я опоздала на еврейскую свадьбу? Собак не люблю, но хорошую свадьбу обожаю. Взрослым дает повод нализаться и вывесить все грязное белье. Не оттуда ли ваш огнеопасный дых, дракончик? С большой свадьбы привезли?

– Не поверите, привез из «Дисней-уорлда».

– Верю. На ракете «Редай»^[260]. Знаете, спрячьте-ка вашу фасонистую книжку, пока я не увидела собаку.

Я протянул руку, чтобы достать из-за нее сумку, и задел ее трость. Она упала, я не успел ее поймать.

– Осторожней! – крикнула она. – Вы мой третий глаз уронили в битое стекло.

Она подняла трость и прислонила к кушетке, подальше от меня. Потом снова приблизила лицо и посмотрела на меня, свирепо нахмурясь.

– Так вы и разбили, что ли? Неудивительно, что вид такой виноватый – трудно жить небось под вечным проклятием неловкости.

Несмотря на ее свирепость, я не удержался от улыбки. Свирепость эта была, наверное, кажущаяся. Может быть, девочка не сознавала, что все время хмурится. И она была не такой безнадежно некрасивой, как показалось сначала. И не такой бессисечной.

– Кстати, о проклятиях, – сказал я – Что это вы тогда произносили? Грозное.

– А, это. – Она тут же перестала хмуриться. Подтянула колени к подбородку, обняла голени. – Это не мое, – призналась она. – Большей частью Гэри Снайдера, стихотворение «Заклинание демона». Хотите знать, почему я его запомнила? Потому что один раз написала его распылителем. На футбольном поле. Помните, года два назад Билли Грэм устроил сборище на стадионе «Малтнома»?

– Так это вы написали?

– От лицевой до лицевой. На это ушла вся ночь и девятнадцать баллончиков. Некоторые слова были десять метров длиной.

– Значит, это вы полевой писатель-призрак? Лихо. В газете писали, что письмо было совершенно неразборчиво.

– Темно было! И почерк плохой – руки дрожат.

– А тогда днем все было очень разборчиво, – заметил я.

Хотелось, чтобы она продолжала говорить. Она зарделась от комплимента и стала раскачиваться взад-вперед, обняв колени.

– Я тогда хорошо торчала, – сказала она. – Кроме того, я декламирую лучше, чем пишу.

Она покачалась еще, задумчиво хмурясь и глядя перед собой. Солнце почти ушло за гребень на той стороне реки, и освещение в комнате стало мягче. Хромированные рамы приобрели цвет сливочного масла. Вдруг она хлопнула в ладоши.

– Вспомнила! – Она наставила на меня палец. – Где я видела вашу меланхолическую физиономию: на супере вашего романа, черт возьми. Тоже, скажу вам, лихо!

Она опять стала раскачиваться. Я не удивился бы, если бы она засунула в рот большой палец.

– Я тоже немножко писатель, – объявила она. – Когда не что-то другое. Сейчас, например, я астральная путешественница в дрейфе. И в глубоком – после двух дней на пансионе у мисс Бил.

Я сказал, что не в таком уж глубоком по сравнению с теми, кого я здесь видел. Она опять порозовела.

– Я припрятываю транквилизаторы за щекой, – призналась она. – Никогда ничего у них не глотаю. Смотрите…

Она пошарила между обтрепанными кедами, подобрала большой осколок стекла, закинула его в рот и сделала глотательное движение. Потом широко открыла рот, показывая, что там – ничего, кроме языка и зубов, и через секунду выплюнула осколок, звякнувший о новую плитку.

– Хотите знать, почему меня сюда притащили? Потому что я съела три оранжевых ЛСД и маршировала в холле Капитолия. Хотите знать, почему я так завелась? Праздновала завершение моего нового романа. Хотите знать, как называется?

---

260 Зенитная ракета, запускаемая с рук.