Женщина из прошлого

Фадеев вспомнил про Савина и Раздрогина, устроивших в Москве светопреставление с бомбой. Неужели эти двое каким-то образом попали в Таиланд, чтобы и здесь ему отомстить?! Да нет, полная ерунда. Тогда кто? Михаил Вячеславович мучительно перебирал в голове людей, которым мог чем-то не угодить. Случайно. Помимо воли. И запутывался еще больше.

Измученный мыслям и переживаниями, он устроился на циновке рядом с профессором и в конце концов впервые за все время, проведенное в тюрьме, крепко заснул. Ему больше незачем было прислушиваться к стонам и хрипам Эндрю. Все в прошлом…

– Фья Дье Ийев! Фья Дье Ийев!

Михаил Вячеславович вздрогнул от громогласного окрика надзирателя. Затекшее тело ныло немилосердно. Он попытался пошевелиться, но оказался так плотно прижат со всех сторон чужими обтянутыми кожей костями, что попытка не удалась.

– Фья Дье Ийев!

Все тот же раздирающий душу вопль. Какого рожна ему надо?!

Люди вокруг зашевелились, начали подниматься. Как всегда, залежавшиеся в нечеловеческих позах тела скрипели и щелкали.

– Кажется, это вас, – обиженно обратился к нему измятый за ночь профессор, – надо же. А меня за столько дней… ни разу не вызвали.

– Фья Дье Ийев!

Михаил Вячеславович наконец и сам различил в крике надзирателя что-то похожее на собственную фамилию.

– Я пойду? – почему-то виновато отпросился он у профессора.

– Конечно, идите, – разрешил тот, – потом расскажете, что там такое.

Перешагивая через головы и ноги, Михаил Вячеславович с великими предосторожностями пробрался к выходу.

– Фья Дье Ийев? – злобно спросил уставший орать надзиратель.

Михаил Вячеславович кивнул, после чего получил злобный толчок в спину, который вышвырнул его в коридор. Первой реакцией было обернуться и ответить по существу, но он вовремя представил себе вереницу возможных последствий и усилием воли сдержался.

Его привели в комнату, где уже возились несколько заключенных. Швырнули в лицо перепачканную и измятую одежду, которую с него сняли больше недели назад, велели переодеться. В дополнение к гардеробу прилагалась искореженная железка с длинной цепью посередине – в ней Фадеев с трудом распознал кандалы, так живо описанные профессором и которые самому ему были знакомы по гнойным ранам на лодыжках Эндрю.

Михаил Вячеславович благодарил бога за то, что вышел из своего номера – как же давно это было! – при полном параде, включая высокие хлопчатобумажные носки под легкие брюки. Может, хоть они спасут его от накрепко засевшего в голове заражения крови.

Допотопная полицейская машина долго плутала по улицам и переулкам Бангкока, пока не остановилась у входа в здание, окруженное кованой оградой. Фадеева, тяжело ковыляющего из-за проклятых кандалов, завели внутрь – но оказалось, что привезли его не в суд, а в больницу.

Михаил Вячеславович не смог сдержать слез радости, сообразив, что к чему. Значит, тайка жива! Все-таки есть бог на свете, не дал ей погибнуть! Полицейские, крепко державшие его с обеих сторон, остановились около палаты и стали дожидаться врача. Видимо, состояние тайки было тяжелым, и опознание разрешили провести только в присутствии медперсонала.

Наконец появился врач. Он мрачно кивнул в знак приветствия и открыл перед нежелательными посетителями дверь. Фадеев вошел и замер, пораженный. Девушка лежала в отдельной палате, больше похожей на номер шикарного отеля, приспособленный для лежачего больного. На столике стоял роскошный букет роз, аромат которых перебивал запахи лекарств и хлорки, если они здесь были. Ничего общего с убогой комнатой дешевого отеля, в котором он нашел ее полуживой, у этих больничных апартаментов не было. Здесь все дышало богатством.

Михаила Вячеславовича подвели ближе к кровати, и его сердце сжалось от боли. Юная тайка была обрита наголо, ее голову сплошь покрывали бинты. Глаза девушки при виде Фадеева удивленно расширились, а бескровные губы едва уловимо зашевелились в немой попытке произнести хотя бы слово. Говорить она еще не могла. Врач что-то объяснил, и полицейский бесстрастно достал заранее заготовленный протокол. Он начал задавать девушке вопросы, та в ответ, превозмогая боль, водила из стороны в сторону зрачками. Только один раз, в знак согласия она прикрыла измученные глаза. Жуткий допрос, во время которого у Михаила Вячеславовича по лицу катились невольные слезы, был наконец закончен.

Но мучителям было мало – им нужна была подпись. Полицейский настаивал, доктор, едва сдерживая ярость, шипел. В конце концов правопорядок взял верх над гуманностью: врач зажал в безвольных пальцах девушки ручку и, водя ее рукой по бумаге, вывел закорючку, какую смог. Удовлетворенно кивнув, полицейский забрал свой протокол и вышел, таща за собой Фадеева, в которого вцепился его напарник.