Леденцовые туфельки

Он снова поклонился. И я почувствовала запах пота и масла для волос. Мелькнула мысль: неужели Зози каждый день вот так любезничает со всеми, пока я вожусь на кухне с шоколадом? Неужели именно поэтому у нас так много покупателей?

Какая-то дама в изумрудном пальто покупала подарки на Рождество. Ее любимые сласти — карамельные завитушки, и я без колебания так ей и сказала, прибавив, что ее мужу непременно понравятся мои абрикосовые сердечки, а дочка будет в восторге от шоколадок с перцем чили в золоченых обертках...

Что это со мной? Что вдруг так переменилось?

Я, похоже, охвачена новым ощущением беспечности, надежды, уверенности. Я как будто совсем уже и не я, а некто куда более близкий к Вианн Роше, к той женщине, которую некогда занесло в Ланскне на хвосте карнавального ветра...

Снаружи ветра почти не слышно, и колокольчики над дверью молчат, и небеса низкие, темные, полные невыпавшего снега. Неестественно теплая погода, стоявшая всю неделю, сменилась заморозками, и дыхание застывает в холодном воздухе пышными перьями, а прохожие, пересекающие площадь, напоминают расплывчатые серые колонны. На углу музыкант играет на саксофоне «Petite Fleur», и саксофон поет тягучим, почти человеческим голосом.

А я думаю: «Ему же, наверное, холодно».

Странная мысль для Янны Шарбонно. Для настоящих парижан подобные мысли непозволительны. Здесь, в этом городе, слишком много бедных людей, бездомных людей, старых людей, и все они в своих одежках похожи на свертки из Армии спасения, разложенные у дверей магазинов и в глухих переулках. Всем им холодно; все они хотят есть. Настоящим парижанам нет до них дела. А я действительно хочу стать настоящей парижанкой...

Но музыка все играет, напоминая мне о других местах и временах. И сама я тогда была не я, а кто-то другой, и плавучие дома стояли на реке Танн так тесно, что по ним можно было перебраться с одного берега на другой. Тогда тоже звучала музыка — железные барабаны, скрипки, свистульки, флейты. Речной народ, по-моему, и жил за счет музыки; и хотя кое-кто из деревенских жителей называл их попрошайками, я ни разу не видела, чтобы они попрошайничали. Вот тогда у меня даже малейших сомнений не возникло бы...

«У тебя есть определенный дар, — говорила мне мать, — а дары для того и предназначены, чтобы их отдавать...»

Я готовлю горячий шоколад. Наливаю полную чашку и вместе с куском шоколадного торта несу ее саксофонисту — он удивительно молод, не старше восемнадцати. Нечто подобное Вианн Роше сделала бы не задумываясь...

— За счет заведения, — угощаю я его.

— Ой, спасибо! — Его лицо освещает улыбка. — Вы, должно быть, из этой шоколадной лавки? Я о вас слышал. Вы ведь Зози, верно?

Я вдруг начинаю смеяться, что выглядит несколько диковато. У этого смеха тот же горьковато-сладкий привкус, как и у всего этого странного дня, но саксофонист, похоже, ничего не замечает.

— Что вам сыграть? — спрашивает он меня. — Я сыграю все, что хотите. За счет заведения... — прибавляет он с улыбкой.

— Я... — Я замялась. — Вы знаете «V'la l'bon vent»?

— Да. Конечно. — Он берет в руки свой сакс и говорит: — Только для вас, Зози.

И когда саксофон начинает петь, меня пробирает дрожь, но не только от холода, и я бреду назад, к «Шоколаду Роше», где Розетт по-прежнему тихо играет на полу среди тысяч рассыпанных пуговиц.

ГЛАВА 12

18 декабря, вторник

Остаток дня я провела на кухне, предоставив Зози возможность общаться с покупателями. Покупателей у нас теперь хоть отбавляй; их так много, что мне одной было бы просто не управиться, и это хорошо, что Зози по-прежнему охотно мне помогает; чем ближе Рождество, тем сильнее ощущение того, что у половины населения Парижа внезапно прямо-таки страсть возникла к шоколаду домашнего приготовления.

Запасы глазури, которых, как мне казалось, хватит до самого Нового года, уже через две недели совершенно иссякли, и теперь товар нам поставляют каждые десять дней, чтобы хоть как-то соответствовать возрастающему спросу. О таких доходах, как сейчас, я никогда и мечтать не осмеливалась, а Зози по поводу всех этих метаморфоз твердит одно: «Я же говорила, что перед Рождеством дела у нас пойдут в гору!», словно подобные чудеса каждый день случаются...

А я все не перестаю удивляться тому, как быстро все переменилось. Три месяца назад нас здесь, на Холме, считали чужаками, чуть ли не изгоями. Теперь же мы — такая же часть здешнего пейзажа, как кафе «У Эжена» или «Крошка зяблик»; и местные жители, которым даже в голову не придет зайти в магазин для туристов, заходят к нам раза два в неделю (а некоторые и вовсе почти каждый день), чтобы выпить кофе или горячего шоколада, съесть кусочек торта или пирожное.