Зоя

И все забыли о ней, а она стояла, и по щекам ее катились слезы счастья. Мадам Настова говорила ей правду, и ангел-хранитель не отступился от нее. Зоя не знала, означают ли эти слова, что она получает ангажемент, а спросить не решалась. Понимала она одно: в пятницу, в четыре часа, состоится генеральная репетиция… А дальше не загадывала.

Ей очень хотелось поделиться своей радостью с Евгенией Петровной, но она знала, что это невозможно.

Узнав о том, что ее внучка, графиня Зоя Юсупова, сделается танцовщицей, бабушка придет в неописуемую ярость. Лучше уж пока хранить это в тайне… Вот если ее и в самом деле примут в прославленную труппу, тогда…

Однако на следующей неделе, получив вожделенный ангажемент, она все-таки не утерпела.

— Что-что? — не веря своим ушам, переспросила Евгения Петровна.

— Я показывалась Сергею Дягилеву, и он разрешил мне танцевать в своем балете. Премьера — через неделю.

Бабушка, как и ожидалось, не разделила ее восторга:

— Не сошла ли ты с ума? Танцевать на сцене?.. Что сказал бы твой отец, если бы узнал о таком? — Это был хорошо рассчитанный удар ниже пояса, и Зоя с тоской в глазах посмотрела на бесконечно любимую ею Евгению Петровну.

— Зачем ты так? Папы нет… Он не принял бы ничего из того, что случилось с нами. Однако это случилось. Значит, нужно что-то предпринимать, а не сидеть сложа руки — так мы просто умрем с голоду.

— Ты этого боишься? Напрасно. Сегодня же я закажу тебе двойную порцию. С голоду ты не умрешь. Но и на сцене танцевать не будешь! Вот и весь сказ.

— Буду! — Впервые в жизни Зоя с вызовом взглянула на бабушку. Спорить она осмеливалась только с матерью. Однако уступить сейчас значило отказаться от единственной надежды. Как еще могла она зарабатывать? Продавщицей в магазин она идти не собиралась. Мыть полы, поступить в швейную мастерскую?

Идти в модистки и украшать перьями чужие шляпы?

Никогда! А больше она ничего не умеет. Рано или поздно придется искать работу, и бабушка знает это не хуже, чем она сама. — Вспомните, какие гроши вам дали за рубиновое колье. Сумеем ли мы прожить, продавая наши драгоценности?! Все эмигранты занимаются этим. Все равно придется поступать куда-нибудь, так не лучше ли делать то, что я умею и люблю?!

— Твои рассуждения просто нелепы. Во-первых, у нас еще есть деньги. Ну а когда они кончатся, мы найдем достойный способ заработать. Мы обе вполне прилично шьем. Ты можешь преподавать русский или французский, английский или даже немецкий, если немножко поднапряжешься. — Да, в Смольном Зою учили и языкам, и еще множеству других, совершенно бесполезных вещей. — Так что незачем тебе полуголой прыгать на сцене, как… — От досады она чуть было не назвала имя любовницы Николая. — Ну, не важно. Я не позволяю. И все. Кончен разговор.

— Тогда я обойдусь без вашего позволения, — произнесла Зоя тихо, но упрямо: Евгения Петровна даже не подозревала, что она может быть такой.

— Зоя, ты должна слушаться меня!

— Нет, бабушка. Я хочу вам помочь. А помочь могу только этим.

На глаза Евгении Петровны навернулись слезы: для нее танцевать в балете было почти то же самое, что выйти на панель.

— Почему вас это приводит в такой ужас? Вон князь Владимир работает таксистом — неужели это уж так почетно? И чем это лучше, чем танцевать в балете?

— Сравнение неуместное, — сказала бабушка, которая была близка к отчаянию. — Всего три месяца назад он занимал важный пост, а его отец вообще был знаменит на всю Россию. Сейчас Марковский почти нищенствует. Но ему ничего другого не остается, Зоя, он ничего больше не умеет — только водить автомобиль.

Его жизнь уже прожита, ему хватает на хлеб — и слава богу! А ты стоишь в самом начале пути! И я не позволю тебе загубить свою жизнь так безрассудно. — Закрыв лицо руками, старая графиня заплакала. — Чем еще я могу тебе помочь?

Зоя впервые видела эту сильную и строгую женщину в слезах; душа ее разрывалась от жалости, но она знала, что будет танцевать в труппе Дягилева, чего бы это ей ни стоило. Ни шить, ни стоять за прилавком, ни давать уроки языков она не собиралась. Обхватив шею Евгении Петровны, она нежно притянула ее к себе.

— Пожалуйста, пожалуйста, не плачьте… Не надо плакать, милая бабушка… Если бы вы знали, как я люблю вас!..

— Любишь? Тогда поклянись, что не выйдешь на сцену! Я умоляю тебя, дитя мое!.. Не делай этого, не ломай себе жизнь!..

Зоя устремила на нее печальный и не по годам мудрый взгляд. За последний месяц она вдруг стала совсем взрослой и прежней девочкой быть уже не могла. Понимала это и Евгения Петровна, хотя еще не собиралась складывать оружие.