Гимн крови

— Я понимаю, к чему ты клонишь, — сказал он с оттенком скуки.

— Ты действительно понимаешь? — потребовала она. Это было самым драматичным ее проявлением, хотя по-прежнему она держалась вполне сдержанно.

— Ровен Мэйфейр знает, кто такие Талтосы.

— Так что же ты искала? — спросила Мона.

— Я искала пристанище, — сказала Лоркин. — На самом деле единственно возможное. И только после того, как я прибыла сюда, после того, как целых восемь часов я проговорила с Ровен, мои последние сомнения развеялись.

— Возможно, слишком поспешно, — сказала Мона.

Лоркин взглянула на Мону, подняла брови.

— Да?

Мона не ответила.

Ровен ничего не сказала. Она даже не смотрела на Мону.

— Пожалуйста, прости Мону, — тихо сказал Квинн.

— Продолжай, Лоркин, — сказал я. — Итак, ты восемь часов кряду проговорила с Ровен. Что из этого?

— Это место, где могут остаться Талтосы, — сказала Лоркин.

— Зачем, чтобы вас изучали? — спросила Мона. — Ты хочешь, чтобы тебя заперли в лаборатории. Ты называешь это пристанищем? Женщина, которая при помощи шприца тут же вырубает тебя, и ты падаешь на бетон рядом с ее самолетом, и вот ты уже полностью доверяешься ей?

Лоркин уставилась на Мону. Это был удивительный момент: высокая, с длинной шеей женщина-Талтос совершенно была сбита с толку поведением Моны. Потом она отклонилась назад и продолжила:

— Ты не поняла меня, Мона, — сказала Лоркин, допустив в голос мягкие конфиденциальные нотки. — Я говорю об этом месте, как об окружающей среде, территории проживания, месте, где мы сможем жить, заниматься своими делами, найти защиту и станем процветать. Я сама много изучала медицину. Ты знаешь, потому что видела на острове мой компьютер. Ты передала жесткий диск Ровен. Ты отдала его ей. Ты вручила ей доказательство моих изысканий. Я дала ей словесные доказательства своего образования. Я хочу продолжить обучение. Я хочу стать доктором. Это мое желание, и Ровен приняла меня здесь в качестве ученицы. С Ровен меня ждет успех. И здесь есть возможности для плодотворной работы и для Оберона, и для Миравелль. Это замкнутая вселенная, в которой Талтосов будут контролировать без явного принуждения, где Талтосы будут надежно защищены и пребудут в мире.

— Ах, поразительно разумно, — сказал Стирлинг. — Мне никогда не приходило это в голову.

— О, мне кажется, это восхитительно! — сказала Миравелль. — И мы сможем все время носить ночные сорочки, ну или хотя бы я смогу. Я люблю ночные сорочки.

— Здесь, как тебе известно, — продолжала Лоркин, тяжело глядя на Мону, — много соединенных с больницей апартаментов, предназначенных для тех, кто посещает заболевших членов своих семейств, и мы сможем жить в этих апартаментах, учиться здесь и работать. Нам нет никакой нужды покидать это место, если не возникнет крайней необходимости.

Лоркин отвернулась от Моны. Она взглянула на Оберона.

— Мои продвижения были медленными, — сказала она, — и я так и не добилась полного успеха. Но Ровен оценила мои попытки. И, Мона, ты их видела. И ты, Лестат, ты видел все тоже. Оберон, принимаешь ли ты то, что я сказала?

Оберон старался. Я не мог проникнуть в его мысли. Я мог судить только по выражению его лица.

— Почему за целых два года ты не пришла ко мне? — спросил он.

— Ты был любовником Лючии, — сказала Лоркин. — Я слышала, как ночами ты стонешь от наслаждения. Что я должна была сказать тебе? Как я должна была догадаться, что ты можешь сказать ей?

— Ты должна была дать мне понять, что жива.

— Ты знал, что я жива. Ты меня видел. Кроме того, мои передвижения были ограничены. У меня была свобода только за компьютером. Я училась. Я должна была не только найти место, куда бы мы могли направиться, но место, где бы мы могли остаться.

— Ты холодная, — с отвращением сказал Оберон. — Всегда была.

— Возможно, — сказала Лоркин, — но теперь я смогу научиться быть теплой. Меня научит Ровен Мэйфейр.

— О, просто потрясающе! — сказала Мона. — Оберон и Миравелль, лучше приведите в порядок свои зимние шубы.

Михаэль очнулся от тихого транса, в котором пребывал.

— Мона, дорогая, пожалуйста, постарайся поверить в чистосердечность наших намерений.

— Только потому, что это говоришь ты, дядя Михаэль, — сказала Мона.

— Вы не согласны, вы оба, — спросила Лоркин, глядя на Оберона и Миравелль, — что нам нужно прибежище? Мы не можем просто выйти в мир.