Кислород

— Ты хочешь, чтобы Элла это услышала? — спросила она, когда Ларри, еще не отошедший от выпивки и наркотиков, которыми он накачался у Т. Боуна, повысил голос.

Руки в боки, сварливая жена с карикатуры, она потребовала, чтобы он рассказал ей, чем занимался в Лос-Анджелесе; когда же она не поверила, и вполне справедливо, в его тщательно отредактированную версию того, как он провел последние полсуток, он чуть не задохнулся от возмущения. Ее собственная жизнь не давала ему особых поводов для упрека (в конце концов он стал думать об этом факте как о проявлении своего рода посредственности), и он не нашел ничего умнее или уместнее, чем обвинить ее в заигрывании с ее гуру, япошкой, господином Быстротечностью, на что она, вполне справедливо, выплеснула ему в лицо остатки своего «О-Джея» и вышла из кухни, задержавшись в дверях, чтобы прошипеть: «Когда-то я тобой восхищалась».

Больше всего его угнетала быстрота, с которой они докатились до этой стадии отношений, словно каждый развил в себе именно те качества, каких не мог выносить другой, хотя на следующий день он извинился, молча, отчасти трусливо, купив банку ее любимых маслин из магазина «Молинари» на авеню Колумба. Он оставил банку на кухонном столе, сделанном в виде барной стойки, за которым они обычно завтракали, и следил из коридора, как она пальцами выуживает оливки из масла. И он мог бы подойти к ней в ту минуту — их разделяло всего три шага, — мог положить руки ей на плечи и сказать нужные слова. Но в браке (по крайней мере в его браке) расстояния обманчивы, и он остался за дверью, словно извращенец, подглядывающий, как соседи занимаются любовью, чтобы смотреть, как его жена ест маслины и пачкает щеки маслом, смахивая набежавшую слезу.

Дверь снова толкнули. «Занято!» — крикнул Ларри. Он разбирал несессер, выкладывая его содержимое на узкую стальную полку у раковины. Безопасная бритва, поливитамины, дезодорант, обезболивающее. Два запасных баллончика для ингалятора Эллы. Флакон дероксата из дымчатого пластика; пять пластинок с таблетками занакса; флакон лювокса, коробочка паксила, презерватив, кусачки для ногтей, зубная щетка, глазные капли, пинцет. Он проглотил по таблетке занакса и дероксата, почистил зубы, потом высморкался, заметив в слизи вкрапления крови от последней длинной дорожки некачественного порошка, что он вдохнул с обложки компакт-диска в пустой комнате, пока Кирсти с Эллой ждали в «чероки» перед домом.

Сине-красные капсулы, взятые из аптечки Ранча, лежали в виниловом боковом кармашке несессера, все еще завернутые в кусок оранжевой туалетной бумаги. Он не смотрел на них с того самого дня в долине Сан-Фернандо, хотя часто о них размышлял, и их близость будила в нем самые темные и душераздирающие мысли. Капсул было три, одна чуть больше других. Секс и смерть. Или вообще ничего, ничего, кроме выдумки врача-извращенца или россказней, которыми Ранч развлекает девиц, — тогда он до сих пор сидит в своей пристройке с Розиной и малышкой Йо, и они вместе хохочут над тем, как легко этот парень из сериала проглотил наживку. Вы бы видели, как он глаза выпучил! Да он хотел сожрать их не сходя с места!

И все же, при всей невозможности и фантастичности этого предположения, что-то подсказывало Ларри, что пилюли обладали именно такими свойствами, какие им приписывал Ранч, и что где-то в Лас-Вегасе действительно есть человек, наделенный смертоносным знанием для того, чтобы их изготовить. Но какова бы ни была истина, ему представился прекрасный случай от них избавиться, прямо сейчас, когда они пролетали над одной из тех постоянно сжимающихся зон планеты, на которую еще никто не заявил своих прав. Уже представив, как они почти невесомо падают сквозь какой-нибудь канал в блестящем брюхе самолета, он увидел, что его пальцы снова тщательно заворачивают их и прячут обратно в карман несессера. Отказаться от этого имущества он пока еще не готов. Скоро, да-да, очень скоро. Но не сейчас.

Он возвращался на свое место, а фильм продолжал свой бег на двух десятках экранов. Капоры, экипажи, исполненные прелести английские холмы. Кавалеры хмуро поглядывали друг на друга и кланялись дамам, а дамы тем временем ожидали тайных записочек.

Элла, с раскраской на коленях и карандашом в расслабленном кулачке, выглядела так, как будто сон застал ее врасплох. Сестра Ким улыбнулась и кивнула. Ларри поблагодарил ее. Улыбка монахини стала еще шире.