Кислород

— Деньги на покупку оружия…

— На продукты, лекарства, одежду…

— Военную форму.

— Вы хотите, чтобы мы покупали книги? — спросила женщина.

— Очень бы этого хотелось, — ответил Ласло. — Но скажите, куда нужно отвезти этот груз?

— А вы не догадываетесь? — спросил Эмиль.

— Нет, — ответил Ласло. — Даже представить не могу.

— А для поездки в какую страну вы подходите больше всего? Где не будете чужаком? Какой вы знаете язык?

— Язык?

Так вот в чем дело! Его выбрали не потому, что он «борец за справедливость», а потому, что он знает редкий язык!

— Вы хотите отправить меня в Венгрию?

— В Будапешт, — уточнила женщина.

Ласло запрокинул голову и рассмеялся — удержаться он не смог. Какую шутку сыграли с ним боги! Странно, но у него не было ни малейшего предчувствия, что такое может случиться.

— Кого, — спросил Эмиль, наклонившись, чтобы зажечь сигарету, — удивила бы ваша поездка туда? Город вы знаете…

— Я не был там с девяносто первого.

— Город ведь не мог измениться за шесть лет? Кроме того, у вас там родственники.

— Двое братьев, не то двоюродных, не то троюродных. Престарелая тетка. Мой родной брат…

— …В Америке. Мы это знаем. Дело в том, что я буду там иностранцем. Мой приезд сразу же вызовет подозрения. К тому же я хорошо известен сербским информаторам в Париже, их здесь предостаточно. Стоит мне уехать, как об этом тут же сообщат куда следует.

— Но почему в Будапешт?

— Это вам знать ни к чему, — сказала женщина. Ласло покачал головой:

— Вам придется рассказать больше.

— Мы идем, — ответил Эмиль, — туда, где есть люди, которые могут предоставить то, что нам нужно.

— Я слышал, в Будапеште есть отделение украинской мафии, — сказал Ласло. — С такими людьми вы имеете дело?

Эмиль поднял вверх ладони.

— Как сказала моя коллега, это вам знать ни к чему. Точнее, я не имею права рассказать вам больше. Замечу только, что в магазине не обязательно восхищаться продавцом.

Ласло вытянул из кармана носовой платок и тщательно вытер набежавший на глаза пот.

— Предположим, — сказал он, — что я соглашусь выполнить вашу просьбу — я пока не даю никаких обязательств, — и когда мне нужно будет выехать?

— Через шесть дней, возможно, через неделю.

— И я получу груз в Париже?

— Мы посвятим вас в детали, когда получим ваше согласие. Вы должны сообщить нам о своем решении завтра до трех часов дня. Если вы с нами не свяжетесь, мы расценим это как нежелание нам помочь. Предложений сотрудничать больше не будет. И будем считать, что этой встречи не было.

Он протянул клочок бумаги с написанным на нем телефонным номером.

— Позвоните из автомата. Себя не называйте. Просто спросите: «Франсуаза дома?» И все.

— «Франсуаза дома?»

— Об остальном мы позаботимся.

— Еще одно, — сказал Ласло. — Вы упомянули Курта Энгельбрехта. Если я узнаю, что вы хоть как-то вовлекли его в это, я пойду в полицию и донесу на вас. Вы поняли?

— Да, — ответил Эмиль. — Отлично.

Он проводил Ласло до выхода на лестницу, где их ждал молодой человек в спортивной куртке.

— Знаете, — сказал Ласло, — что бы вам обо мне ни говорили, на самом деле я никогда не был образцовым «борцом за свободу».

Эмиль улыбнулся:

— Я и не думал, что вы Че Гевара, месье.

— Понимаете… — Ласло посмотрел на самое дно двора-колодца, в один из углов которого стекли лучи предзакатного солнца. — Я не смог нажать на курок. Вы это знали?

— Мы делаем то, что можем, — ответил Эмиль. — Каждый делает, что может. В меру своих сил.

— Да, — сказал Ласло. — Но я ничего не сделал. — Он повернулся к своему проводнику: — Пойдемте.

Эмиль смотрел на них, стоя у верхней ступеньки. Когда они дошли до поворота лестницы, он произнес:

— Иногда нам дается второй шанс, месье. Только он не был уверен, что писатель его услышал.

5

В шесть утра по британскому летнему времени рейс номер ВА902 из Сан-Франциско под истовую молитву сестры Ким спланировал вниз сквозь гряду подернутых розовым облаков, и под крылом самолета стремительно развернулась Англия, пестря жилыми массивами и лоскутками полей. Шоссе, автомагистраль, стадион, промышленная зона. В открывшемся ландшафте не было ничего особенно грандиозного, но, по крайней мере, с воздуха от него веяло чем-то домашним, по-человечески хрупким, исполненным прелести после долгого времени, проведенного им среди небоскребов и пустырей Америки.