Зима тревоги нашей

– Что-то происходит в городе. Не знаете, что?

– Подскажите.

– Я сам не знаю. Но чую, что-то происходит. У меня затылок чешется. Это верный признак. Все словно не в себе.

– Может быть, вам только кажется?

– Может быть. Но мистер Бейкер никогда не уезжает на праздники. А тут у него прямо земля под ногами горела, так он спешил убраться из города.

Я засмеялся:

– А вы бы проверили свои книги.

– Знаете что? Проверял.

– Шутите?

– Знал я одного почтмейстера в маленьком городишке. У него работал помощником сопляк мальчишка, по имени Ральф, – соломенные волосы, очки, крошечный подбородок, аденоиды величиной с зоб. Так вот, этот Ральф попался на краже марок – и на большую сумму, что-то около двух тысяч долларов. И ничего он не мог поделать. Одно слово – сопляк.

– Вы хотите сказать, что он не крал этих марок?

– А какая разница? Крал, не крал – главное, что попался. Я вот всегда начеку. И никогда не попадусь, будьте спокойны, разве что не по своей вине.

– Не потому ли вы и не женились?

– А что, черт возьми, может, отчасти и потому.

Я снял фартук, свернул его и убрал в ящик под кассой.

– Хлопотное дело подозревать всех и каждого, Джой. У меня на это и времени бы не нашлось.

– В банке нельзя иначе. Один раз оплошал – кончено. Достаточно кому-нибудь шепнуть.

– Неужели вы ко всем относитесь с подозрением?

– Тут уж инстинкт действует. Если что хоть чуть-чуть не так – у меня сейчас тревожный звонок.

– Да как же так можно жить! Вы, верно, шутите?

– Шучу, шучу. Я только хотел вас просить: если услышите что-нибудь, скажите мне, то есть, конечно, если это меня касается.

– Да я вообще каждому готов рассказать все, что знаю. Оттого, должно быть, мне никто ничего и не рассказывает. Вы домой?

– Нет. Зайду, пожалуй, в «Фок-мачту» пообедать.

Я выключил наружное освещение.

– Мы выйдем через переулок, не возражаете? Я вам завтра приготовлю сандвичи с утра, до того как начнется столпотворение. Один с сыром, один с ветчиной, ржаной хлеб, салат и майонез, верно? И кварту молока.

– Вам бы в банке работать, – сказал он.

Пожалуй, живя один, он был не болев одинок, чем многие, у кого есть семья. Мы простились у входа в ресторан, и на мгновение я ему даже позавидовал. Я легко мог представить себе, что творится у меня дома.

И я не ошибся. Мэри уже обдумала всю программу. Неподалеку от мыса Монток есть такой приют для бездельников – небольшое ранчо, совсем во вкусе современного ковбойского фильма для взрослых. Пикантность в том, что это самое настоящее ранчо, одна из старейших скотоводческих ферм в Америке. Там разводили скот на продажу, когда еще Техаса и в помине не было. Грамота на землю была пожалована владельцам Карлом Вторым. На этой земле пасся скот, который шел на прокорм Нью-Йорку, и пастухов туда брали на срок, по жребию, как присяжных. Теперь, конечно, все это чистая бутафория, но все-таки на пастбищах и по сей день пощипывают травку упитанные коровы. Мэри очень нравилась идея заночевать там, в одном из домиков для приезжающих.

Эллен хотела ехать прямо в Нью-Йорк, остановиться отеле и провести два дня на Таймс-сквер. Аллен вообще не хотел ехать. Это один из его излюбленных способов заявить о себе и привлечь к своей персоне внимание.

Самый воздух в доме был наэлектризован волнением. Эллен проливала тяжелые, медленные, смачные слезы. Мэри была вся красная от негодования и усталости. Аллен, надувшись, демонстративно сидел в стороне от всех со своим карманным приемничком и слушал голос певицы, заунывно, с надрывом повторяющей слова любовной жалобы: «Ты в любви мне поклялся, а потом надругался, мое бедное верное сердце грубо ты растоптал».

– Я, кажется, сейчас брошу все, – сказала Мэри.

– Они думают, что помогают тебе.

– Они нарочно стараются быть как можно несноснее.

– Никогда мне ничего нельзя, – хныкала Эллен.

Аллен в гостиной запустил на полную мощность: «…мое бедное верное сердце грубо ты растоптал».

– Милая моя каротелька, а что, если нам запереть их в погреб и уехать отдыхать вдвоем?

– Я бы, кажется, ничего против не имела. – Ей пришлось прокричать эти слова, чтобы я их расслышал в грохоте бедного верного сердца.

На меня вдруг нахлынуло бешенство. Я решительным шагом пошел в гостиную с твердым намерением схватить своего сына за шиворот, швырнуть на пол и грубо растоптать вместе с его бедным верным сердцем. Но когда я уже был на пороге, музыка вдруг смолкла: «Прерываем нашу передачу, чтобы сделать специальное сообщение. Сегодня днём ряд крупных должностных лиц Нью-Бэйтауна и округа Уэссекс получили предписание явиться в суд присяжных по обвинению в разного рода злоупотреблениях, как-то: махинации со штрафами за нарушение уличного движения, взятки, спекуляция подрядами на строительство и благоустройство…»