Женщины

Поскольку не нужно было ждать багажа, мы сразу же поехали ко мне. Я остановился перед домом, и мы вместе прошли по двору. Она села на кушетку, пока я наливал ей выпить. Айрис осмотрела мою самодельную полку.

– И ты написал все эти книжки?

– Да.

– Я и не представляла, что ты написал так много.

– Я их написал.

– Сколько?

– Не знаю. Двадцать, двадцать пять…

Я поцеловал ее, обхватив одной рукой за талию, прижимая к себе.

Другую руку я положил ей на колено.

Зазвонил телефон. Я встал и ответил.

– Хэнк? – То была Валери.

– Да?

– Кто это была?

– Кто была кто?

– Эта девушка.

– О, это одна подруга из Канады.

– Хэнк, опять ты со своими проклятыми бабами!

– Да.

– Бобби спрашивает, не хочешь ли ты и…

– Айрис.

– Он спрашивает, не хотите ли вы с Айрис зайти к нам выпить.

– Не сегодня. Когда дождя не будет.

– Ну у нее и тело, в натуре!

– Я знаю.

– Ладно, может, завтра тогда.

– Может…

Я повесил трубку, думая, что Валери, наверное, тоже тетки нравятся. Ну да ладно, это нормально.

Я налил еще два стакана.

– Скольких женщин ты встречал в аэропортах? – спросила Айрис.

– Не так много, как ты думаешь.

– Уже сбился со счета? Как со своими книжками?

– Математика – одно из моих слабых мест.

– Тебе нравится встречать женщин в аэропортах?

– Да. – Что-то я не помнил, чтобы Айрис была такой разговорчивой.

– Ах ты поросенок! – Она рассмеялась.

– Наша первая ссора. Ты хорошо долетела?

– Я сидела рядом с каким-то занудой. Я совершила ошибку и позволила ему купить мне выпить. Так он, проклятый, мне все ухо отговорил.

– Он просто в восторге был. Ты сексуальная женщина.

– И это всё, что ты во мне видишь?

– Я вижу это во множестве. Может, по ходу дела увижу что-нибудь еще.

– Зачем тебе так много женщин?

– Это вс еще с детства, видишь ли. Без любви, без тепла. А когда мне было двадцать и тридцать, этого тоже очень мало было. Сейчас наверстываю…

– А поймешь, когда наверстаешь?

– Сейчас у меня такое чувство, что понадобится еще одна жизнь.

– Ты такое трепло сраное!

Я рассмеялся.

– Потому и пишу.

– Пойду приму душ и переоденусь.

– Валяй.

Я ушел на кухню перевернуть индюшку. Она показала мне свои ноги, свои лобковые волосы, сливное отверстие, ляжки; она там сидела. Хорошо, что у нее нет глаз. Ладно, мы что-нибудь с ней сотворим. Это – следующий шаг. Я услышал шум воды из бачка. Если Айрис не хочется ее жарить, сам зажарю.

Когда я был моложе, у меня постоянно была депрессия. Но сейчас самоубийство больше не казалось возможностью жизни. В моем возрасте остается очень мало чего убивать. Хорошо быть старым, что бы там ни говорили. Есть смысл в том, что человеку должно быть по меньшей мере полвека, чтобы он мог писать с мало-мальской ясностью. Чем больше рек пересек, тем больше о реках знаешь – то есть, если пережил и быстрины, и пороги. А это иногда может оказаться довольно круто.

Айрис вышла. Теперь на ней было иссиня-черное цельное платье – оно казалось шелковым и липло к телу. Она не средненькая американская девчонка, а потому и не выглядит очевидной. Она абсолютная женщина, но прямо в лицо этого не швыряет. Американские тётки обычно торгуются по-тяжелой, и в конце имеют от этого бледный вид. Несколько естественных американских женщин еще осталось – главным образом, в Техасе и Луизиане.

Айрис мне улыбнулась. В каждом кулаке она что-то держала. Потом подняла обе руки над головой и начала пощелкивать. Она стала танцевать. Или, скорее, – вибрировать. Словно ее пробило электротоком, а центром души стал живот. Это было славно и чисто, с одним лишь легким намеком на смешинку. Весь танец она не сводила с меня глаз, и в нем было свое значение, хороший обвораживающий смысл, ценный сам по себе.

Айрис окончила, и я зааплодировал, налил ей выпить.

– Я не отдала ему должное, – сказала она. – Нужны костюм и музыка.

– Мне очень понравилось.

– Я хотела кассету с музыкой привезти, но знала, что у тебя нет магнитофона.

– Ты права. Всё равно здорово.

Я нежно поцеловал Айрис.

– Почему ты не переедешь жить в Лос-Анжелес? – спросил я ее.

– Все мои корни – на северо-западе. Мне там нравится. Мои родители. Мои друзья. Всё у меня там, разве не видишь?

– Да.

– Почему ты не переедешь в Ванкувер? Ты мог бы писать и в Ванкувере.

– Мог бы, наверное. Я мог бы писать и на верхушке айсберга.