Женщины

– Прости меня, я не помню…

– Все в порядке. Не клади трубку… тут еще один клиент…

Я отложил телефон, вышел и налил себе выпить. Возвращаясь в спальню, я заметил в зеркале свой отвислый живот. Уродливо, непристойно. И почему только бабы меня терпят?

Я прижимал к уху трубку одной рукой, а другой пил вино. Сара вернулась.

– Хорошо. Давай дальше.

– Ладно, получилось вот так. Эта танцовщица мне как-то вечером позвонила. Только она, на самом деле, не танцовщица, она официантка. Она сказала, что вылетает в Л.А. провести со мной День Благодарения. У нее был такой счастливый голос.

– Надо было ей сказать, что ты уже пообещал.

– Я не сказал…

– Кишок не хватило.

– У Айрис такое славное тело…

– В жизни есть и другие вещи, кроме славных тел.

– Как бы то ни было, теперь мне предстоит сказать Дебре, что я не смогу провести Благодарение с ней, а я не знаю, как.

– Ты сейчас где?

– В постели у Дебры.

– А Дебра где?

– На работе. – Я не сдержался и всхлипнул.

– Ты толстожопый плакса и больше никто.

– Я знаю. Но я должен ей сказать. Я с ума от этого сойду.

– Сам вляпался. Теперь сам и вылазь.

– Я думал, ты мне поможешь, я думал, ты, может, подскажешь, что делать.

– Ты хочешь, чтобы я тебе пеленки меняла? Хочешь, чтобы я ей за тебя позвонила?

– Нет, всё в порядке. Я взрослый мужик. Я сам ей позвоню. Я позвоню ей сейчас же. Я скажу ей всю правду. Я покончу со всей этой ебаторией!

– Это хорошо. Дашь мне знать, как всё пройдет.

– Это вс мое детство виновато, понимаешь. Я никогда не знал, что такое любовь…

– Перезвони мне попозже.

Сара повесила трубку.

Я налил себе еще вина. Я не понимал, что могло произойти с моей жизнью. Я утратил свою изощренность, утратил свою суетную светскость, утратил свою жёсткую защитную скорлупу. Потерял чувство юмора перед проблемами других людей. Мне хотелось вс это получить обратно. Я хотел, чтобы вс ко мне приходило легко. Но почему-то знал, что оно не вернется, по крайней мере – сразу. Я был обречен и дальше чувствовать себя виноватым и незащищенным.

Я пытался убедить себя, что чувство вины – просто своего рода заболевание. Что именно люди без вины добиваются в жизни прогресса. Люди, способные лгать, обманывать, люди, всегда знающие, как срезать угол. Кортез.

Он-то хуем груши не околачивал. И Винс Ломбарди – тоже. Но сколько бы я об этом ни думал, мне по-прежнему было плохо. Я решил, что с меня довольно. Готов.

Кабинка исповедника. Снова стану католиком. Начать, покончить с этим, как отрубить, а потом ждать прощения. Я вылакал вино и набрал рабочий номер Дебры.

Ответила Тесси.

– Привет, крошка! Это Хэнк! Ну, как оно у тебя?

– Всё прекрасно, Хэнк. Как сам поживаешь?

– Всё хорошо. Слушай, ты на меня не злишься, а?

– Нет, Хэнк. Это в самом деле было немного фу, хахаха, но весело. Это наш секрет в любом случае.

– Спасибо. Знаешь, я на самом деле не…

– Я знаю.

– Ладно, послушай, я хотел поговорить с Деброй. Она там?

– Нет, она в суде, запись ведет.

– Когда вернется?

– Она обычно в контору не возвращается после того, как в суд уходит. А если вернется, что-нибудь передать?

– Нет, Тэсси, спасибо.

Ну все, пиздец. Я даже исправить ничего не могу. Констипация Конфессии. Кранты Коммуникации. Враги в Высших Сферах.

Я выпил еще вина. Я совсем был готов очистить воздух – и пускай всё болтается. Теперь же надо сидеть и ждать. Мне становилось все хуже и хуже. Депрессия, самоубийство часто оказывались результатом неправильной диеты.

Но я-то кушаю хорошо. Я вспоминал былые дни, когда жил на один шоколадный батончик в день, рассылая написанные печатными буквами рассказы в «Атлантический Еженедельник» и «Харперз». Я тогда думал только о еде. Если тело не ело, ум тоже голодал. Но в последнее время я питался чертовски хорошо для разнообразия – и пил дьявольски хорошее вино. Это означало, что всё, о чем я думаю, – вероятно, правда. Все воображают себя особенными, привилегированными, исключительными. Даже уродливая старая перечница, поливающая на крылечке герань. Я-то воображал себя особенным потому, что ушел от станка в 50 лет и стал поэтом. Хуй моржовый. Потому и ссал на всех, как те боссы и менеджеры ссали на меня, когда я был беспомощен.

Всё вернулось на круги своя. Я – пьяный, испорченный, гнилой мудак с очень незначительной крошечной известностью.