Неприличная страсть

Тогда она снова повернулась к Бенедикту и Мэтту, но оказалось, что оба сидят на кроватях, зажав головы в ладонях и сгорбившись неподвижно, как будто малейшее движение причиняло им страшную боль.

— Черт бы побрал этого «Джонни Уокера»! — пробормотала она себе под нос, увидев краем глаза Нейла, который заплетающимся шагом пытался вовремя добраться до подсобки, чтобы его там вырвало. Лицо у него было серо-зеленого цвета.

Ну что ж, как обычно, придется ей самой идти искать Льюса, больше некому. Она открыла дверь за кроватью Майкла, вышла на небольшое крыльцо и, спустившись по ступенькам, направилась в сторону душевой.

Но день — день был прекрасный, несмотря на влажность и все прочее. У нее кружилась голова, и глаза сами собой закрывались после бессонной ночи, к тому же утреннее солнце так ярко светило, что его блики на пальмовых листьях ослепляли. Кажется, никогда еще не был так прозрачен воздух, не искрились так мягко солнечные лучи. Она наткнулась на бельевую веревку, видимо, с ночи валявшуюся на земле, улыбнулась и переступила через груду мятых шорт, брюк, рубашек и носков, представляя себе, как ее драгоценный высокородный Нейл в пьяном виде сражается за свободу с кучей белья.

В душевой было очень тихо. Слишком тихо. И Льюс был тих, слишком тих. Он лежал, распростершись на грубом бетонном полу у стены, и его судорожно сжатые пальцы держали бритву. Блестящая золотистая кожа была покрыта засохшими и потрескавшимися потоками крови, и целая лужа свернулась в углублении живота, в ней застыло что-то жуткое и отвратительное. Пол вокруг тела был залит кровью.

Сестра Лэнгтри подошла к нему настолько близко, насколько это было необходимо, чтобы разглядеть, что же он с собой сделал. Она увидела изувеченные половые органы и длинный разрез на животе, из которого вылезли внутренности. Бритва в руке была его собственная, с ручкой из черного дерева, которую он предпочитал безопасной, потому что она была более удобна и лучше выполняла свои функции. И пальцы, которые держали ее, без сомнения, были единственными, которые прикасались к ней: в их хватке не было ничего искусственного, как и в намертво склеенном кровью клубке пальцев и бритвы — и слава Богу, слава Богу! Голова его была неестественно вывернута назад, и ей чуть было не показалось, что из-под полуприкрытых век он насмешливо следит за ней. Потом она увидела, что золотой отсвет смерти застыл в его глазах, но это было не то золото, которым сверкали они, когда он жил такой полной жизнью.

Сестра Лэнгтри не закричала. Поняв, что произошло, она уже действовала чисто инстинктивно: быстро отступила назад, за дверь, захлопнула ее и принялась лихорадочно возиться с большим висячим замком, который болтался тут же на перемычке, продетый в петлю на косяке. Изо всех сил сдерживая отчаяние, она сумела наложить одну петлю на другую, снова продеть в них замок и защелкнуть перемычку, после чего без сил прислонилась к двери на подкашивающихся ногах. Рот ее открывался и закрывался, и из горла с кошмарной периодичностью вырывались не то стоны, не то подвывания, словно она была не она, а полированный деревянный щелкунчик в руках у чревовещателя.

Прошло, наверно, не меньше пяти минут, прежде чем стенания прекратились, и она смогла оторвать пальцы, казалось, намертво вдавившиеся в дверь.

Внутренние поверхности ее бедер как-то странно слиплись, и она похолодела от унизительного ощущения, что обмочилась, но тут же сообразила, что это просто пот, который смешался с последствиями их с Майклом любви.

Майкл, о Майкл! Она в ярости и отчаянии стукнула кулаком по двери. Господи, сделай так, чтобы Льюс вечно горел в аду за все, что он совершил! Ну почему эти пьяные идиоты не сумели охранять его как следует? Почему она все всегда должна делать сама? Льюс, подонок, ты все-таки выиграл! Самый настоящий, гнусный, безумный, изощренный подонок, ты зашел так далеко в своих представлениях о мести…

О Майкл! По лицу ее теперь текли слезы — она оплакивала свое горе, свою тоску по вырванной у судьбы и так и оставшейся неоконченной вопиюще краткой радости, по нежнейшему яркому утру, уничтоженному, потонувшему в крови у ее ног. О Майкл! Мой Майкл… Как несправедливо! Они даже не успели ни о чем поговорить. Не начали разбирать те узелки, что составляли их прежние отношения, не имели времени соткать из них узор… И в тот момент, когда она наконец выпрямилась и пошла прочь от двери, она поняла окончательно и бесповоротно, что надежды на счастье для нее и Майкла больше нет. Ничего больше не будет. В конечном счете Льюс все-таки победил.