Суббота

— Если не поливать, он опять свернется. Я же ему говорила! Я ему говорила: полей! А он не послушал!

— Все хорошо, — отвечает ей Пероун. — Он послушает. Я ему скажу. Обязательно скажу. Обещаю.

Так и не решившись включить звук, он ведет ее к дверям. Теперь нужно быть внимательным: Лили непременно решит, что должна идти вместе с ним. Он остановится с ней на пороге, пообещает скоро вернуться — слова, лишенные для нее всякого смысла. Потом Дженни или другая сиделка чем-нибудь ее отвлечет, а он быстро уйдет.

Вместе они выходят в первую гостиную. Здесь, на круглом столе, покрытом синелевой скатертью, накрыт чай с бутербродами. Генри снова здоровается с местными обитательницами, но сейчас они заняты и его не замечают. Лили успокоилась, склонила голову ему на плечо. Они выходят в холл; Дженни Лэйвин уже стоит у двери, положив руку на замок, и приветливо им улыбается. И в этот миг мать легко, почти неощутимо касается его руки и говорит:

— Знаешь, тетя, отсюда кажется, что это просто сад, но на самом деле там настоящий лес. Тянется на много-много миль. Идешь — а как будто все выше и выше! Боюсь, не справлюсь я со всеми этими тарелками без щетки, но ничего, Господь за тобой присмотрит, и ты непременно выиграешь в этом заплыве. Я знаю, ты как-нибудь протиснешься.

Возвращение в центр Лондона тянется бесконечно: больше часа — на дорогу от Перивейла до Уэстборн-Гроув. Первые волны автобусов развозят демонстрантов по домам, а навстречу им стремится плотный поток пригородных жителей, жаждущих субботних развлечений. В плотной пробке напротив магазинов на Джипси-Корпер Пероун приоткрывает окно, желая ощутить всю полноту картины: тупое ожидание, острый запах выхлопа в морозном воздухе, громоподобный гул движения на соседних улицах, желтый свет фонарей, обесцвечивающий капоты, бодрое буханье авторадио и теряющаяся вдали цепочка красных фар, подсвеченных белым. Ему хочется увидеть, ощутить этот исторический момент — краткий миг из долгих десятилетий нефтяной эры, когда изобретения девятнадцатого века доведены до совершенства первыми годами века двадцать первого, когда неведомое прежде благосостояние масс в огромном городе позволяет увидеть то, чего ни одна прошлая эпоха и вообразить не могла. Море света! И самые обычные люди! Он хочет взглянуть на этот мир глазами Ньютона или его современников Бойля, Гука, Рена, Уиллиса — вдумчивых и любознательных деятелей английского Просвещения, несколько лет державших в своей горсти все тогдашнее научное знание. Конечно, они были бы потрясены. Мысленно Пероун показывает им свою эпоху: смотрите, чего мы достигли, это для нас обычное дело. Вся эта иллюминация должна производить сильное впечатление, если смотреть на нее из тьмы веков. Но ему не удается настроиться. Не удается сбросить свинцовый груз реальности: забыть о стоянии в пробке, и о том, что опаздывает, и о примитивно-коммерческой сути сверкающих витрин, рядом с которыми он торчит уже добрых четверть часа. Пероун не наделен лирическим даром, позволяющим проникнуть за пределы действительности. Он реалист, а значит, ему некуда бежать. Что ж, хватит с его семьи двух поэтов.

За Эктоном на дороге становится свободнее. В зеркале заднего вида широкая, почти прямоугольная пурпурная полоса заката, символ далекой, не тронутой человеком природы, незаметно тает в темнеющем небе. Но даже если бы дорога туда, прочь из города, была свободна, Пероун все равно не свернул бы. Ему хочется поскорее приехать домой и немного прийти в себя, прежде чем приступать к готовке. Проверить, есть ли в холодильнике шампанское, поставить в кухне красное вино, чтобы оно согрелось. И сыр тоже выставить, чтобы чуть размягчился. И прилечь хотя бы минут на десять. Громкую музыку Тео сейчас не очень-то хочется слушать.

Но отцовский долг превыше всего, и вот он уже ставит машину на Уэстборн-Гроув, чуть поодаль от старого мюзик-холла. Он опоздал на сорок пять минут. Здание молчаливо и погружено во тьму, двери закрыты. Однако они легко открываются от толчка, так что Пероун едва не спотыкается на пороге фойе. Останавливается, чтобы глаза привыкли к полумраку, вслушивается, пытаясь различить какие-нибудь звуки, вдыхает знакомый запах пыльного ковролина. Может, все уже закончилось? Ну и хорошо. Он проходит мимо какой-то темной громады, билетной кассы наверное, и оказывается перед следующей парой дверей. Нащупывает металлическую ручку, поворачивает ее и входит.