Мужчины не ее жизни

Когда Алан наконец присоединился к ним за столом, Эдди был настороже — какой еще может быть у Алана интерес к ней.

Пока он редактировал ее роман и жестоко спорил с ней из-за названия, Рут не догадывалась о романтических чувствах к ней Алана — между ними были исключительно деловые и профессиональные отношения. И в то же время она не видела, что выбранное ею название вызывает у него раздражение какого-то до странности личного характера; а когда она не пожелала ему уступить — она даже не стала рассматривать предложенное им альтернативное название, — он отреагировал уж вовсе необычно. Он согласился на ее название, стиснув зубы, и если упоминал его, то с ожесточением — так взбешенный муж может постоянно пенять жене на непрекращающуюся распрю в долгом и во всем остальном счастливом браке.

Третий свой роман она назвала «Не для детей». (Этот роман и в самом деле был не для детей.) В романе эти слова — лозунг, избранный пикетчиками, выступающими против торговцев порнографией, и изобретенный врагиней миссис Дэш (в конечном счете ставшей ее подругой) — Элеонорой Холт. Однако по ходу действия романа эта фраза обретает совершенно иное значение — отличное от изначального. Оказавшись перед необходимостью любить и воспитывать своих осиротевших внуков, Элеонора Холт и Джейн Дэш понимают, что их открытая неприязнь друг к другу должна быть забыта; их старая вражда — тоже «не для детей».

Алан хотел, чтобы роман назывался «Ради детей». (Он говорил, что враждующие героини романа становятся друзьями на манер неудачной супружеской пары, которая сохраняет семью «ради детей».) Но Рут хотела сохранить противопорнографическую коннотацию, которая в названии «Не для детей» была как явной, так и скрытой. Ей было важно, чтобы ее политическое мнение о порнографии было со всей очевидностью отражено в названии, а ее политическое мнение состояло в том, что цензуры она опасалась куда сильнее, чем порнографии, которая ей очень не нравилась.

Что касается защиты детей от порнографии, то это было обязанностью всех и каждого; защита детей от всего, что могло повредить им («Включая, — говорила в нескольких интервью Рут, — и романы Рут Коул»), была делом здравого смысла, а не цензуры.

Вообще-то Рут ненавидела споры с мужчинами. Они напоминали ей о спорах с отцом. Если она позволяла отцу взять верх, он после этого с ребячливым азартом напоминал ей, что был прав. Но если верх явно брала Рут, то Тед либо не признавал этого, либо обижался на нее.

— Ты всегда заказываешь салат рукола, — сказал ей теперь Алан.

— Мне нравится рукола, — сказала ему Рут. — Только он не всегда есть.

Эдди слушал их разговор, и ему казалось, будто эти двое женаты сто лет. Эдди хотел поговорить с Рут о Марион, но был вынужден откладывать этот разговор. Он, извинившись, встал из-за стола (направляясь в туалет, хотя на самом деле ему туда не было нужно), надеясь, что Рут воспользуется этой возможностью, чтобы тоже выйти, и тогда они, по крайней мере, смогут перекинуться несколькими словами, пусть хотя бы и только в коридоре. Но Рут осталась за столом.

— Боже мой, — сказал Алан, когда Эдди вышел, — почему тебя представлял О'Хара?

— Я решила, что он для этого подходит, — солгала Рут.

Карл объяснил, что он с Мелиссой часто просят Эдди О'Хару представлять других писателей.

«Потому что он надежный», — сказал Карл.

«И безотказный», — добавила Мелисса.

Рут улыбнулась, услышав это об Эдди, но Алан возразил:

— Бог ты мой — какая надежность? Он же опоздал! И видок у него был такой, будто его переехало автобусом!

Да, согласились Карл и Мелисса, и его речь была немного затянута, но этого с ним прежде не случалось.

— Но ты-то почему хотела, чтобы он тебя представлял? — спросил Алан у Рут. — Ты мне сказала, что тебе понравилась эта идея.

(На самом деле именно она предложила пригласить Эдди.)

Кто это сказал, что сокровенное и личное никто не может обнажить так, как это делает совершенно чужой человек? (Это написала сама Рут в «Том же самом родильном приюте».)

— Ну… — Рут понимала, что «совершенно чужими людьми» в данном случае были Карл и Мелисса. — Эдди О'Хара был любовником моей матери. Ему тогда было шестнадцать, а моей матери тридцать девять. Я не видела его с четырех лет, но всегда хотела увидеть снова. Как ты можешь себе представить…

Она замолчала.

Никто не сказал ни слова. Рут знала, как будет уязвлен Алан тем, что она не сказала ему об этом раньше, а когда сказала, то в присутствии Карла и Мелиссы.