— Ad nauseam[18], - сказал Алан, который, читая Эдди О'Хару, не мог удержаться — всегда говорил что-нибудь в этом роде.
— Пожалуйста, не надо меня ревновать, Алан, — сказала Рут — сделала она это своим неподражаемым бесстрастным голосом, которым читала вслух отрывки из своих книг, голосом, хорошо известным им всем.
У Алана был уязвленный вид. Рут ненавидела себя. За один вечер она успела послать в жопу старушку и обидеть того единственного мужчину, возможность брака с которым рассматривала.
— В любом случае, я с нетерпением жду встречи с Эдди.
«Бедные Карл и Мелисса!» — подумала Рут. Но, с другой стороны, они были привычны к писательскому обществу и наверняка сталкивались с поведением еще более неподобающим.
— Твоя мать явно ушла от твоего отца не ради О'Хары, — сказал Алан, более тщательно, чем обычно, выбирая слова.
Он старался вести себя прилично. Он был пай-мальчиком. Рут видела, что он испугался ее вспышки, и теперь корила себя еще и за это.
— Видимо, так и есть, — ответила Рут, с не меньшим тщанием подбирая слова. — Но у любой женщины были бы все основания, чтобы уйти от моего отца.
— Но твоя мать ушла и от тебя, — возразил Алан. (Конечно, они уже множество раз обсуждали это.)
— И это тоже справедливо, — ответила Рут. — Именно об этом я и хочу поговорить с Эдди. Я слышала, что говорит о моей матери мой отец, но он не любит ее. Я хочу услышать кого-то, кто ее любит.
— Ты думаешь, О'Хара все еще любит твою мать? — спросил Алан.
— Ты читал его книги, — ответила Рут.
— Ad nauseam, — повторил Алан.
«Какой он ужасный сноб», — подумала Рут. Но она любила снобов.
За стол вернулся Эдди.
— Мы говорили о вас, О'Хара, — высокомерно сказал Алан.
Эдди явно нервничал.
Я рассказала им о вас и о моей матери, — сказала Рут Эдди.
Эдди попытался успокоиться, но влажный пиджак прилипал к нему, как саван. В свете свечи он увидел ярко-желтый шестиугольник, сверкающий в радужке правого глаза Рут; когда пламя мигало или Рут поворачивалась лицом к огню, цвет ее глаза менялся с карего на янтарный — точно такой же шестиугольник изменял цвет правого глаза Марион с голубого на зеленый.
— Я люблю вашу мать, — не смущаясь, начал Эдди.
Ему нужно было только вспомнить Марион, как он тут же успокоился, а выбили его из колеи три поражения подряд на корте от Джимми, и до последнего момента Эдди казалось, что ему так и не удастся взять себя в руки.
Алан с удивлением посмотрел на Эдди, когда тот попросил официанта принести кетчуп и бумажную салфетку. Ресторан был не из тех, где подавали кетчуп или бумажные салфетки. Алан проявил инициативу — это было одним из его положительных качеств. Он вышел на Вторую авеню и нашел там дешевый ресторанчик. Через пять минут он уже снова был за столом с десятком салфеток и на три четверти пустой бутылкой кетчупа.
— Надеюсь, этого хватит, — сказал он. За почти пустую бутылку кетчупа он заплатил пять долларов.
— Для моих целей — более чем, — сказал ему Эдди.
— Спасибо, Алан, — тепло сказала ему Рут.
Он галантно послал ей воздушный поцелуй.
Эдди налил кетчуп в тарелку, где красноватая лужица сразу стала расплываться. Официант смотрел на это с мрачным неодобрением.
— Обмакните ваш правый указательный палец в кетчуп, — сказал Эдди, обращаясь к Рут.
— Мой палец? — спросила у него Рут.
— Пожалуйста, — сказал ей Эдди. — Я просто хочу понять, что вы помните.
— Что я помню… — сказала Рут.
Она сунула палец в кетчуп, как ребенок, наморщила нос.
— А теперь прикоснитесь к салфетке, — сказал Эдди, пододвигая ей бумажную салфетку.
Рут засомневалась, но Эдди взял ее за руку и легонько прикоснулся ее указательным пальцем к салфетке.
Рут слизнула остатки кетчупа с пальца, а Эдди расположил салфетку так, чтобы Рут видела отпечаток своего пальца, как через увеличительное стекло, через стакан с водой. И она была там, где останется навсегда, — идеальная вертикальная линия на ее указательном пальце правой руки; через стакан с водой она казалась почти в два раза больше, чем на самом деле.
— Вы помните? — спросил у нее Эдди.
Желтый шестиугольник в правом глазу Рут потускнел от слез. Она не могла произнести ни слова.
— Ни у кого больше не будет таких отпечатков, как у тебя, — сказал ей Эдди, как сказал в тот день, когда мать ушла от нее.