— «Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир»[50], - прочел мистер Риардон с другой карточки. Хотя искал он другую цитату, но чувствовал необходимость назвать источник. — Это из послания Павла римлянам.
— Ну что ты со своими римлянами, — недовольно сказала миссис Риардон.
— Следующий! — сказала Рут, потому что следующий в очереди имел все основания проявлять нетерпение.
— Я не прощаю вас за то, что вы не прощаете меня! — выкрикнула Мьюриел Риардон с нехристианским ядом в голосе.
— Пошла ты в жопу вместе с обоими своими мужьями! — крикнула Рут вслед Мьюриел Риардон, которую пытался увести муж.
Он засунул все записки с библейскими цитатами обратно в карман — кроме одной. Возможно, это была та самая цитата, которую он искал, но этого так никто и не узнал.
Харри предположил, что несколько потрясенный человек, сидящий рядом с Рут Коул, — это ее нидерландский издатель. Когда Рут улыбнулась Маартену, улыбка ее была не похожа на ту, что видел Харри раньше, но Харри правильно истолковал улыбку как свидетельство вновь обретенной уверенности в себе. Это и в самом деле свидетельствовало о том, что Рут вернулась в мир, обретя часть своей прежней напористости.
— Это что еще было за явление? — спросил ее Маартен.
— Да — ерунда, — ответила Рут.
Она замерла, не закончив подписывать очередную книгу, и оглянулась, словно ей вдруг сделалось любопытно, кто мог услышать ее нелестное замечание, то есть все ее замечания. («Кто это сказал — кажется, Брехт? — что рано или поздно мы начинаем походить на своих врагов?» — подумала Рут.)
Увидев, что Рут смотрит на него, Харри спрятался за книгами, но, прежде чем он сделал это, она наверняка успела его увидеть.
«Черт! Я, кажется, влюбляюсь в нее!» — подумал Харри.
Раньше он никогда не влюблялся; поначалу ему показалось, что у него сердечный приступ, и он тут же вышел из «Атенеума», потому что предпочитал умереть на улице.
Когда очередь любителей автографов сократилась до двух-трех самых стойких, одна из продавщиц спросила:
— А где Харри? Я тут его видела. Он что — не хочет получить автограф?
— А кто такой Харри? — спросила Рут.
— Самый большой ваш поклонник, — сказала ей продавщица. — А еще он полицейский. Но он, кажется, ушел. Я впервые видела его на подписании, и еще он ненавидит чтения.
Рут молча сидела за столом, подписывая последние экземпляры своей книги.
— Вас читают даже полицейские, — сказал ей Маартен.
— Так… — сказала Рут.
Большего она сказать не могла. Когда Рут снова посмотрела на полку, где она видела его лицо в окне среди книг, ни окна, ни лица там уже не было. Лицо полицейского исчезло, но она прекрасно помнила это лицо — тот самый полицейский, который в гражданской одежде наблюдал когда-то за ней в квартале красных фонарей, продолжает вести наблюдение!
Рут больше всего в ее амстердамском отеле нравилось то, что из него можно было быстро добраться до гимнастического зала на Рокин. Меньше всего ей нравилось, что отель был рядом с кварталом красных фонарей — от де Валлена ее отделяло полквартала.
Рут не знала, что ответить Аманде Мертон, когда та спросила ее, можно ли ей показать Грэму Ауде Керк — старейшую церковь в Амстердаме, построенную, как считается, около 1300 года и расположенную в центре квартала красных фонарей. Аманда прочла в одном из путеводителей, что детям рекомендуется подниматься на вершину башни Ауде Керк — оттуда открывается превосходный вид на город.
Рут отложила интервью, чтобы проводить Аманду и Грэма. Идти нужно было недалеко, и ей самой хотелось убедиться, что подъем на башню вполне безопасен. Но больше всего Рут хотелось проводить Аманду и Грэма через де Валлен так, чтобы ее четырехлетний сын как можно меньше видел проституток, стоящих в своих окнах.
Она полагала, что знает, как это сделать. Если она пересечет канал в районе Стофстег, а потом пойдет ближе к воде, чем к домам, то у Грэма практически не будет возможности увидеть эти узкие улочки, где женщины в своих окнах сидят так близко от прохожих, что до них можно дотянуться рукой. Но Аманда хотела купить сувенирную футболку, которую она увидела в витрине кафе «Бульдог», а потому Грэм получил прекрасную возможность обозреть одну из девиц, проститутку, которая на короткое время оставила свое окно на Тромпеттерсстег, чтобы купить в «Бульдоге» пачку сигарет. (Немало удивленная Аманда Мертон тоже невольно взглянула на нее.) На проститутке, невысокой брюнетке, была светло-зеленая сорочка, схваченная в паху. Ее туфли на высоких каблуках имели более зеленый оттенок.