Мужчины не ее жизни

— Может, этот дом тебе по карману и одной, — мрачно сказал Эдди Ханне.

— На кой хер мне этот дом? — спросила она его. — Для меня это никакое не святилище!

«Пусть у меня никогда не будет этого дома, но зато я не буду жить с ней под одной крышей!» — подумал Эдди.

— Ну и чудной же ты тип, Эдди, — сказала Ханна.

Это был только первый ноябрьский уик-энд, но деревья вдоль грунтовки, ведущей вверх по склону холма мимо фермы Кевина Мертона к дому Рут, уже потеряли листву. Голые ветки каменно-серых кленов и белых, как кость, берез, казалось, подрагивали в ожидании грядущего снега. Уже наступили холода. Когда они вышли из машины на подъездной дорожке перед домом и Эдди, открыв багажник, принялся доставать оттуда вещи, Ханна обхватила себя руками за плечи. Их чемоданы и пальто были в багажнике — пальто в Нью-Йорке не требовалось.

— У, сраный Вермонт! — снова сказала Ханна, стуча зубами.

Их внимание привлек стук топора. Во дворе неподалеку от входа в кухню были свалены две или три связки неколотых дров, а рядом с ними росла аккуратная кладка из расколотых поленьев. Сначала Эдди подумал, что человек, колющий дрова и укладывающий их, — это Кевин Мертон, присматривавший за домом Рут; Ханна тоже приняла этого человека за Кевина, но что-то в повадке дровосека заставило Ханну присмотреться к нему попристальнее.

Он был так сосредоточен на своем занятии, что даже не заметил появления машины Эдди. На нем были только джинсы и футболка, но работал он с таким усердием, что не чувствовал холода, напротив, он даже вспотел. И у него была своя система колки и укладки дров. Если чурбан был не слишком велик, он ставил его вертикально на колоду и раскалывал топором по длине. Если же чурбан был слишком велик (а он определял это сразу), то он ставил его на колоду и раскалывал клином и кувалдой. Хотя впечатление возникало такое, будто умение обращаться с этими инструментами у него в крови, Харри Хукстра впервые начал колоть дрова неделю или две назад.

Харри нравилось это занятие. С каждым ударом топора или кувалды он представлял себе огонь, который разведет в камине. Ханне и Эдди он показался и достаточно сильным, и настолько погруженным в свое занятие, что, если его не остановить, он так и будет колоть дрова весь день. Да и вид у него был такой, будто он чем угодно может заниматься весь день — или всю ночь, подумала Ханна. Ей вдруг захотелось намазать блеском губу или хотя бы вымыть волосы и немного подкраситься; она пожалела, что приехала не в бюстгальтере и оделась простовато.

— Наверно, это и есть нидерландец — коп Рут! — прошептал Эдди Ханне.

— Ни хера себе! — прошептала ему в ответ Ханна.

Она вдруг забыла, что Эдди не в курсе их старинной игры с Рут.

— Ты слышишь этот звук? — спросила Ханна у Эдди, у которого, как и всегда, был недоумевающий вид. — Это мои трусики сползают на землю. Я имею в виду этот звук.

— Вот как, — сказал Эдди.

Какая вульгарная женщина Ханна. Слава богу, что он не будет жить с ней под одной крышей!

Харри Хукстра услышал их голоса. Он бросил топор и направился к ним; они стояли как дети, боясь отойти от машины; бывший полицейский подошел к ним и взял чемодан из дрожащей руки Ханны.

— Привет, Харри, — выдавил из себя Эдди.

— Вы, наверно, Эдди и Ханна, — сказал им Харри.

— Ни хера себе, — сказала Ханна, но ее голос — нетипично для нее — звучал как у маленькой девочки.

— Рут говорила, что вы так и скажете! — сказал ей Харри.

«Так-так, ну, теперь-то мне ясно — да тут любая бы поняла!» — думала Ханна.

На самом же деле Ханна думала: «Жаль, что я не встретила его первой!»

Но что-то в ней, что-то, всегда подтачивавшее ее внешнюю и только кажущуюся самоуверенность, подсказывало Ханне, что даже если бы она и встретила Харри первой, то он не заинтересовался бы ею — по крайней мере, больше чем на одну ночь.

— Рада с вами познакомиться, Харри, — это все, что смогла произнести Ханна.

Эдди увидел идущую к ним Рут — она на холоде обхватила себя за плечи руками. Она просыпала немного муки себе на джинсы, и на лбу у нее был мучной след, оставленный рукой, когда она откидывала назад волосы.

— Привет! — крикнула им Рут.

Ханна никогда не видела Рут такой — это было что-то, лежащее за пределами счастья.

«Вот что такое любовь», — понял Эдди; он никогда не чувствовал себя таким угнетенным.