Ревущие сороковые

Играющие в «козла» переглянулись и, несколько притихнув, стали ждать, что будет дальше. Они хорошо знали своего радиста, умеющего осадить зазнавшихся. А Фарафонов тем временем уже напевал другое:

— Раскрывает щука рот, а не слышно, что поет… .

Сорвачев, решив блеснуть знанием поэзии, небрежно поинтересовался:

— Чего вы все Маяковского вспоминаете? В самодеятельности участвуете, что ли?

— Должен заметить: использованные мной стихи не имеют никакого отношения к Маяковскому, в них повинен Маршак, — пояснил с ученым видом Фарафонов. — Они годятся для самодеятельности лишь в детских яслях. Там, например, существует такая фраза: «Приходи к нам, тетя лошадь, нашу детку покачать». Зачем китобоям тетя лошадь? Они и без нее накачаются и укачаются.

Это уже походило на подрыв авторитета. Тщетно пытаясь придумать, чем бы уязвить развязного радиста, Сорвачев, хмурясь, принялся раскуривать папиросу. А Фарафонов, переставляя то черные, то белые пешки, продолжал напевать, что взбредет на ум.

Председатель базового комитета наконец надумал задать ехидный вопрос:

— Вы всегда вот этак заговариваетесь?

— Нет, изредка, — ответил радист. — Только когда не вижу рядом умных собеседников.

Сорвачев побагровел.

— Да, вижу я, не зря радистов свихнувшейся интеллигенцией зовут.

— И вам бы не мешало интеллигентнее стать, — назидательно посоветовал Фарафонов. — Иначе не удержитесь на высоком посту.

— Насчет удержусь я или не удержусь, не ваше дело судить, — уже грубо оборвал радиста Сорвачев. — Обо мне есть мнение в вышестоящих инстанциях. Я не позволю обсуждать…

— Вы зря кипятитесь, — спокойно заметил Фарафонов. — Я вовсе не подкапываюсь под ваш авторитет. Хотел бы только уточнить: почему к некоторым должностям прибавляют слово «освобожденный»? От чего освобожденный — от работы?

— Я что ж, по-вашему, не работаю?

— Не видим, чтобы вы очень утруждали себя заботами.

— Это, понимаете, доказать нужно!

— Пожалуйста. У нас существует кочегар… некто Мазин. Сей трудящийся укачивается от одной мысли о шторме. Он не раз слезно взывал: «Заберите меня; несчастного, на флагман, помираю, не могу на китобойце плавать». А вам хоть бы что. Сытый голодного, как говорят, не разумеет. А ему уже блевать нечем…

— Кто же с флагмана к вам пойдет? Может, укажете мне такого добровольца? — спросил Сорвачев.

— Укажу, — увлекшись, продолжал Фара-фонов. — Почему бы вам самому не попробовать? Правда, зарплата не та, но зато — популярность у масс. Пример какой! Вас на руках будут носить. И уже по-настоящему выберут, не в спешку, как в этот раз было.

— Я запрещаю обо мне в таком тоне говорить! — повысил голос Сорвачев. — Не вашей компетентности дело. И выборы прошу не обсуждать, они обкомом профсоюза утверждены. Удивляюсь только, почему присутствующие товарищи молчат. Я бы на их месте оградил бы председателя базового комитета., Не стал бы беспринципно помалкивать.

— Если мы заговорим, то вам, товарищ освобожденный, туго придется, — отозвался кочегар, которому не раз приходилось работать за укачивающегося Мазина.

— Я вижу, что здесь сговор для подрыва авторитета. Я этого не оставлю… Общественность узнает, кто здесь орудует, — погрозился Сорвачев и, ткнув недокуренную папиросу в пепельницу, покинул кают-компанию.

Ворвавшись в штурманскую рубку, председатель базового комитета накинулся на Сыре-тинского:

— Если вы не сумеете оградить меня от хулиганских выходок, я немедля свяжусь по радио с командованием флотилии. Распустились тут… не команда, а черт знает что…

Сыретинскому не хотелось, чтобы ему выговаривали при всех. Он вежливо прервал Сор-вачева:

— Я с удовольствием вас выслушаю, но не здесь. Прошу в каюту.

Что там ему наговорил профсоюзный деятель, нетрудно было догадаться. Сыретинский пришел в кают-компанию взбешенный и накинулся на Фарафонова:

— Вы что здесь остроумничаете? Кто позволил в таком тоне разговаривать с вышестоящими товарищами?

— Я не знал, что для этого надо просить разрешения…

— Молчать, когда старшие замечания делают! — оборвал его Сыретинский. — Объявляю выговор и требую навсегда кончать с зубоскальством. Не взрослые люди, а… Прекратить мальчишество!

В таком взвинченном состоянии мы капитана еще не видели. Поэтому Фарафонов поспешил сказать: