Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

Всю дорогу в самолете до Москвы и от Москвы до Ташкента она раздумывала о встрече на выставке, о знаке, который подала ей судьба. И о том разговоре ночью, после очаровательного – и мучительного для нее – вечера с друзьями, милой болтовни, музыки (Наташа играла из новой программы несколько «Прелюдов» Шопена и это было прекрасно – можно было закрыть глаза и молчать, перебирая слова недавней встречи), – когда, дождавшись, чтобы гости угомонились в своей комнате, Лёня вошел в спальню, плотно и бесшумно прикрыл дверь и, бросившись рядом на кровать, развернул ее к себе:

– Ну?! Что стряслось? Знал, что не спит.

Она сказала:

– Мне нужно съездить в Ташкент.

– Ни за что!

– Лёня...

– Я не знаю такого города!

– Послушай... ну... послушай же... – качнула головой, высвобождая лицо из его ладоней... – Мне необходимо повидаться с матерью...

– По-ви-даться?! – Он расхохотался... – Воображаю это милое свидание!

Тогда она села, подоткнула подушку за спину и все ему рассказала, – тихо, сосредоточенно, монотонно раскачиваясь, – все, от начала до конца... Он молчал... Потом поднялся, принялся расхаживать, растирая ладони, словно разогревая их, – как всегда, когда волновался, – будто только что отстоял вахту на морозе.

– Ну, хорошо!... – наконец проговорил он. – Но я ведь сейчас не могу ехать с тобой... И потом, ты даже не знаешь, жива ли она! И вообще... – сколько лет ты с ней не виделась?

– Какая разница... – Вера усмехнулась, вспоминая их последнюю с матерью встречу, в подъезде... Сейчас казалось, что это было пятьдесят лет назад... – Пойми, это нужно – мне. Оказывается, у нее день рождения первого мая... А я никогда не знала... Я сегодня ее в разговоре так легко и почтенно похоронила... Ты не находишь, что я вообще как-то легко хороню людей?

Лёня хмыкнул не без ехидства, стягивая через голову свитер со спины, и ушел в ванную, включил там воду... Негромко сказал оттуда:

– А мне-то, мне-то как везет: то баронесса, то русская дворянка... Ты, случаем, не вышлешь меня в черту оседлости?

Было слышно, как тихо льется вода, шуршит зубная щетка, как он полощет рот...

Она вспомнила, как поначалу тосковала по себе в этом огромном городе, в этом большом доме, маялась, искала что-то, словно давно зарыла здесь клад и забыла – где... Никак не могла привыкнуть к роли хозяйки и спрашивала Лёню – можно ли взять в холодильнике сок, а он от этого сатанел и однажды даже выматерился. Вспомнила, как в одну из ураганных ночей проснулась от воющего в патио ветра и увидела, что он тоже не спит, и заплакала, и он тихо обнял ее, не говоря ни слова, терпеливо пережидая, когда успокоится сама. Тогда она спросила его:

– Эта наша история... это – «Золушка»? Он ответил:

– Нет, это – «Три поросенка», только третьему и дом удалось выстроить, и серого волка в него затащить...

...Ужасно не хотелось уезжать...

Сначала Вера боялась, что не отыщет мать – ведь она так ни разу и не бывала у той, знала лишь, что живет она где-то на Домбрабаде... Но в первый же день после приезда догадалась зайти к Сергею, которого тоже не видела много лет. Дядя Валя-то умер давно, еще в восемьдесят шестом, после двух инсультов, – Вера тогда уже была в Германии, – а Сергей с Наташей и двумя девочками так и жили в центре, на «Ц-5», в двухкомнатной квартире, которую дядя Валя получил после землетрясения, когда его халупа треснула, как орех, и месяца три он подпирал ее бревнами и подмазывал глиной.

Серега в темноте прихожей сначала не узнал ее, потом ахнул, втащил в дом и прижал к своему брюху, довольно безобразному.

– Мыша-а-асты-и-ий! – проорал он. – Елки зеленые, Верка, – как живая!

И еще минут десять не мог прийти в себя, снова набрасывался, обнимал и разговаривал слишком громко: – «Красивая, елки, такая иностранная, блин, молодая!» – как позже объяснил, «приглох» по наследству – отец тоже под старость стал как пень.

В доме оказалась только старшая дочь – крепенькая, в Наташку, девушка лет двадцати. Она и сварганила им стол буквально за несколько минут, и очень кстати – Вера не завтракала в гостинице, как-то не хотелось, а тут, у Сереги на кухне, с удовольствием попробовала всего. Наташка всегда была отличной хозяйкой.

И вот тут-то все и выяснилось в мгновение ока.

...Вот она, направо...

В большой палате стояло шесть коек, и у окна, на крайней, лежала мать, хотя опознать ее сейчас было трудно: почти незнакомая старуха. Она спала или лежала с закрытыми глазами.