Гладь озера в пасмурной мгле (сборник)

Он вскочил, бросился к ней, молотя кулаками воздух.

– Ведьма!! – заорал он в бешенстве. – Старая ведьма! Господи, какое надо иметь сердце, чтобы прожить с человеком пятнадцать лет и не испытывать к нему ни капли жалости!!

Она удовлетворенно качнула головой на подушке, прикрыла глаза и проговорила спокойно:

– Ты не достоин жалости...

...Остервенелый ветер всю ночь сшибал кроны деревьев, безумствовал, выл, катался юродивым; под утро все стихло, и на холодном, чисто выметенном небе остались тлеть два легчайших малиновых перышка, словно оброненные в жестоком петушином бою...

...Перед рассветом не спавший двое суток Петя забылся в кресле зыбкой измученной дремотой.

Проснулся он испуганно, от хрипа в вязкой тишине. Перемена была внезапной, ужасной, необратимой. Петя бросился к телефону и, набрав номер «скорой», громко продиктовал адрес чужими губами.

Анна Борисовна задыхалась, хрипела, голова ее вдавилась в подушку, руки лежали плетьми на одеяле, пальцы подергивались.

Он схватил эти жесткие цепенеющие руки в свои, наклонился над ней, крикнул:

– Что?! Что?!

– Петька... Мальчик... Кажется, прощай...

И только сейчас, глядя в заголубевшую глубину ее черных глаз, он поверил вдруг, что она умирает, что сейчас она умрет. У него похолодел затылок и ледяным ужасом опалило все внутри. Но он крикнул зло, по привычке:

– Не морочьте голову! Сейчас «скорая» приедет! Прекратите Шекспира валять!

Цепенеющими губами она брала воздух кусочками, глядела поверх Петиной головы молящим взглядом и словно просила кого-то беспощадного, кто давил, душил, сжимал, – просила пустить, пропустить, отворить...

Он едва разобрал:

– О-т-к-р-о-й...

Открой окно, понял он, метнулся, вспрыгнул на табурет с шестом в руках, но – замер вдруг с поднятыми руками; ладонь разжалась, шест выпал: ничего уже не нужно было открывать – спиной, затылком он ощутил мгновение, когда она стихла. Спиною он ощутил за собой огромное, пустое, осиротелое пространство мастерской. И медленно обернулся.

Анна Борисовна лежала удобно, даже уютно, с удивительным на лице выражением горького любопытства. И оттого, что веки не были плотно смежены, казалось, взглядом, уже уходящим в бездны небытия, она хочет все же увидеть напоследок, как он, мальчик, примет эту смерть.

Петя застонал, кинулся к ней, повалился лбом в ее судорожно сведенные руки и заговорил торопливым исступленным шепотом, свято веря, что она еще слышит его. Он жаловался. Он говорил: жизнь без нее невозможна, говорил, что готов отдать ей все свои никчемные годы, которые протекут так же тускло, уныло, бездарно, как текли до сих пор. Прежде эти годы расцвечивала ее жизнь, одаренность, воля, а что станет с ним теперь, когда ее нет? Все эти годы он существовал подле нее. Она измучила его, изгрызла нервы, отняла достоинство, но питала своей драгоценной любовью к жизни. Все эти годы он жил за счет ее энергии, жил от электрической сети ее таланта и мужества, он был древесным грибком на могучем дереве ее жизни, и вот это дерево повалено – Боже, Боже, что с ним теперь станет?

Он тряс ее, плакал и торопился договорить, боясь, что сейчас войдут чужие и помешают.

Потом, утихнув, поднялся с колен и минут десять молча бродил по мастерской, бесцельно касаясь ладонью стола, скульптур, перил лестницы. Подходил, смотрел на Анну Борисовну долго, долго, вдруг протянул руку и тихо погладил ее лицо.

Со двора позвонили. Он отдернул ладонь и пошел открывать «скорой».

Дней десять спустя после похорон Нина ехала в содрогающемся трамвае по Верхней Масловке.

Проезжая мимо мастерских, увидела свет в знакомом окне, и ее словно толкнули к двери – захотелось вдруг повидать этого странного человека: как он, что поделывает, один или кто-то уже скрашивает его быт...

Увидев Нину, Петя молча отшатнулся, и по выражению его лица невозможно было понять – удивился он, обрадовался или подосадовал. Нина даже пожалела, что зашла. Вдруг там, в мастерской, женщина, и Петя не хочет, чтобы ее застали, да мало ли что! В самом деле – ввалиться вот так, без предупреждения!..

– Как странно, – сказал он. – Именно сегодня, сейчас... Я только что думал о вас... Думал, что больше не придется встретиться...

– А я проезжала мимо, заметила свет в окне...

– Удивительно, – сказал он. – Вполне законченная пьеса.

В мастерской было чисто убрано, раскладушка Анны Борисовны аккуратно застелена зеленым солдатским одеялом, скульптуры расставлены на стеллажах в непривычно строгом порядке, тоже по-солдатски – в затылок.