Воронья дорога

Мы сидели в оранжерее, разговаривали, слушали сидюк. Я привез его из Глазго, потому что он звучал лучше, чем встроенная аудиосистема «гольфа», да к тому же в ее комплект CD-плеер не входил. Пили виски, чередуя его с пивными кружками минеральной воды. Прохаживались. Льюис заметил, как мы начали дружно клевать носом, и предложил сыграть в шахматы. Я еще раньше предлагал сразиться в «Речную игру», но для этого надо было бы откапывать доску и все причиндалы и вспоминать правила. Вот мы и решили: сгодятся шахматы.

– Я сделался чересчур благоразумным,– сказал я брату за обменом пешками.

– Благоразумным? – удивленно отозвался Льюис– Ты?

– Да ты посмотри на меня,– ухмыльнулся я.– Учусь, живу тихо, на выходные непременно приезжаю к мамочке. Даже машину выбрал недорогую. Хотя денег у меня…—Я покачал головой.—Мне двадцать два, можно было бы все потратить на девок или тяжелую наркоту, или объездить весь мир, или «феррари» купить.

– За сорок штук «феррари» не купишь,– возразил Льюис. Подперев руками подбородок, он рассматривал доску.

– А я и не имел в виду новье.

Льюис пожал плечами:

– Бабки ты не до конца потратил, так что еще можешь крутую тачку поиметь и все прочее.

– Да, но я как бы маме пообещал диплом получить.

– Ну, дождись лета и – вперед.

– Если я быструю машину куплю, мама будет волноваться.

– Тогда дуй в кругосветку.

– А что, это идея.

Льюис поднял на меня взгляд:

– Ну так что, Прентис, чем думаешь заняться? – Он состроил рожу, потянулся, потер щеки.– Будешь протирать штаны, пока не придут вербовать выпускников и не предложат тебе самую лучшую на свете работу? Или уже что-то облюбовал? Что-нибудь для души, а не для одних денег?

Я отрицательно покачал головой:

– Эта тема еще открыта.

Я забрал подставленную Льюисом пешку. Он сделал вид, будто удивился.

– От мысли стать историком я еще не отказался. И это, пожалуй, идеальный вариант. Да вот только в аспирантуру надо поступать, в архивах копаться, а я вовсе не уверен, что именно этого хочу. Вряд ли прямо со студенческой скамьи можно попасть в телевизор на прайм-тайм с двадцатишестисерийной театрализованной историей мира.

– Маловероятная перспектива,– согласился Льюис и схавал мою пешку.– А на дипломатическую карьеру совсем забил?

Я улыбнулся, вспомнив прошлоновогоднюю вечеринку у дяди Хеймиша.

– Боюсь, это не для меня. Есть у меня знакомые такой породы, ума им не занимать. Но будь ты хоть семи пядей во лбу, все равно должен плясать под дудку гребаных политиканов.

– Ага! Стало быть, политика?

Я закусил нижнюю губу, оглядывая доску вдоль и поперек и гадая: если пойти слоном, не доставит ли он мне хлопот на новом месте?

– Не-а. Я бы и не прочь, да вот только… блин, политик должен все время торговать своей совестью. Ты или врешь, или так близок ко лжи, что разница уже незаметна. Для тебя цель всегда оправдывает средства. Враг твоего врага – твой друг. Может, он и сукин сын, но это наш сукин сын…

– Значит, политика отпадает.

– Ну, разве что понадобится помощник Ноаму Хомскому^[107].

– Вроде уже есть,– сказал Льюис.

– Тем более,– вздохнул я.

Льюис вопросительно глянул на меня:

– А все остальное – нормально?

– Ага.– Мне стало неловко.—А что?

Он пожал плечами, снова уставился на доску.

– Да ничего. Просто подумал: а все ли у нашего Прентиса…

– Здравствуйте, мальчики.

Мы обернулись. У Верити прическа была разлохмачена, лицо заспанное. Накинув длинный махровый халат, она взяла на кухне стакан молока и забрела в оранжерею.

– Доброе утро,– сказал я.

– Привет, милая.—Льюис повернулся так, чтобы она могла сесть к нему на колени.

Верити опустила голову Льюису на плечо, и он ее поцеловал в лоб.

– Все в порядке?

Она сонно кивнула, затем выпрямила спину, глотнула молока и взъерошила Льюису волосы.

– Надо было одеться,– сказала, зевнув.– Кошмары снились.

– Вот оно что,—ласково посочувствовал Льюис– Ах, бедняжка. Хочешь, приду к тебе в кроватку?

Верити сидела у Льюиса на коленях, слегка покачиваясь взад-вперед. Ее нижняя губа была по-детски оттопырена. Моя невестка нахмурилась и сказала:

– Нет.– И снова погладила Льюиса по голове.– Встаю. А ты доигрывай. Она улыбнулась мне и перевела взгляд на мужа: – Уже светает.

За стеклами оранжереи в небе действительно проступали серые разводы.

---

107 Ноам Хомский (вар.: Чомский, Чомски; р. 1928) – знаменитый американский лингвист, заведующий одной из кафедр Гарвардского университета. «Могильщик бихевиоризма», создатель системы грамматического описания, именуемой генеративная (порождающая) грамматика, или генеративизм. Также известен как радикальный общественный деятель, духовный лидер антиглобализма, резко критикует внутреннюю и внешнюю политику США и мировую политику в целом, а также манипулятивную практику средств массовой информации; в годы Вьетнамской войны был арестован за участие в массовой манифестации и сидел в одной камере с Норманом Мейлером. На русском языке выходили следующие его книги: «Аспекты теории синтаксиса», «Язык и мышление. Язык и проблемы знания», «Синтаксические структуры» (под одной обложкой со статьями Л. Ельмслева), «Логические основы лингвистической теории», «Введение в формальный анализ естественных языков» (с Дж. Миллером), «Прибыль на людях», «Новый военный гуманизм. Уроки Косова», «Классовая война. Интервью с Дэвидом Барзамяном», «Государства-изгои. Право сильного в мировой политике»; также выпущена посвященная ему книга Д. Слобина и Дж. Грина «Психолингвистика. Хомский и психология».