Воронья дорога

Мы ненадолго остановились в Лохтайре. Я вбежал в дом. Мама уже встала и взялась мыть посуду. Я ее обнял, и поцеловал, и сказал, что через несколько часов мы вернемся. Не надо волноваться: Верити трезва как стеклышко и выспалась – вообще, за такие дела в Шотландии в новогоднее утро надо сажать за решетку.

Мама мне велела проследить, чтобы никто другой не садился за руль, и вообще наказала быть осторожным. И дала в дорогу кучу сандвичей, и прочей закуси, и две бутылки минералки, и термос со свежезаваренным кофе, и из дома я вышел, шатаясь под тяжестью, и пришлось все это запихивать в тесный багажник тачки, но наконец дело сделано, мы едем отрываться-оттягиваться, и денек выдался погожий, и звучит очень громкая музыка, и еды всякой-разной полно, а собаке особенно понравился чесночный соус.

* * *

– Да насрать мне, какого цвета у него кожа. Человек, собственного имени произнести не способный, не должен управлять самой мощной военной машиной в мире.

Слушая Льюиса, я глядел на Дина Уотта и мысленно ругался: «Вот зараза, опять понесло!» Дин пожал плечами:

– Да, пожалуй.

Мы сидели на камнях за барьером парковочной площадки, над Вест-Глен; с этого места открывался вид на Кайлз-оф-Бьют. Остров – сплошь пастельные тона и тени – протягивался к югу в чуть водянистом свете новогоднего утра. Воды пролива слегка рябило от ветра, а еще они отражали молочные просторы покрытого редкими облачками неба.

«Вот черт»,– подумал я.

Эшли с кем-то отправилась на вечеринку к Лиз и Дроиду (танцы-шманцы-обниманцы, как сказал Дин), а потом сбежала оттуда, опять же не в одиночку. И у меня вдруг появилось чувство повторения пережитого. Может, это и не так стильно, как прыжок с крыши дядиного «рейнджровера» в объятия будущего супруга, но суть-то одна. Сердце мое не разрывалось на части на этот раз, да все равно ощущение было не из приятных.

Дину жизнь была вроде в кайф: он нежно настраивал «стратокастер», временами лабал какую-нибудь едва слышную музыкальную фразу. Льюис,

Вериги и Хелен нашли себе тему для спора: будущую войну. Точнее, распинался Льюис, остальным приходилось слушать.

– Да, черт возьми! – бушевал мой брат.– Если вы его назовете злобным ублюдком, я не найду оснований возражать…

«Эшли, Эшли,– размышлял, глядя в окно, я.– Эшли, о чем я только думал? Почему тянул? Чего боялся? Что мне мешало сказать напрямик?»

И знал ли я хотя бы, что мне следует сказать?

– …Демократия и свобода, и славные британские солдатики на самом деле идут воевать за восстановление девятнадцатого века в Кувейте и защиту семнадцатого века в Саудовской Аравии…

Знал, не знал – сейчас уже слишком поздно. Кажется, все-таки знал, и доказательство тому – чувство утраты. Значит ли это, что я люблю ее? Если да, то в этот раз все не так, как было с Верити. Совсем по-другому. (Верити сидела рядом с Льюисом, одетая в леггинсы, кожу и его ярчайшую оранжево-фиолетово-лаймовую лыжную куртку – этакий психоделический белокурый Будда угнездился на зачехленном автомобильном сиденье.)

– …Да, международный закон – священный и неприкосновенный! Ну, разве что Международный суд потребует от Америки прекратить минирование никарагуанских портов…

А может, я заблуждался насчет Эш, может, она никаких видов на меня не имела? Помнится, вечером после кремации бабушки Марго я разговаривал с Эшли в «Яке». И она настаивала, чтобы я рассказал Верити про свою любовь. Мол, любишь, так подойди и скажи. Ведь это ее слова. Стало быть, если Эшли ко мне питала нечто кроме дружеских симпатий, то почему не подошла и не призналась? И почему теперь сбежала со своим дружком с вечеринки Дроида?

– …Когда в следующий раз Штаты захотят куда-нибудь вторгнуться и посмотреть, что из этого получится, и снова будет наложено старое доброе вето. Процедура отработана: не получается у янки, дельце обтяпываем мы. Панама? Ирак? Ах, вам не нравится диктатор, которому ЦРУ столько лет платило жалованье наркобабками? Правильно – пинка ему под зад! Семь тысяч трупов? Не беда, засекретим…

А может, обойдется, может, женщина, которую я люблю, просто выкинула фортель, чтобы заставить меня поревновать? Вряд ли. Вероятнее, что она терпеливо ждала, когда я подойду и скажу, и вот ей ждать надоело, и вот она рубит концы. Но сама-то почему была такой пассивной? В чем, в чем, а в старомодности нравов Эшли не упрекнешь. Сама же рассказывала, как бегала за тем компьютерщиком из Техаса. Нет, если бы Эш запала на меня, обязательно дала бы знать…