Он кивнул.
– Я же говорил, что ты знаешь ответы на свои вопросы. Так почему бы тебе не перестать задаваться ими? Почему запираешься от нас и сидишь наедине со своим горем?
Я не отвечал. Я увидел ее глаза. «Ну почему ты не можешь в меня поверить?»
– Ты простил меня за это? – внезапно спросил я.
– Ты здесь ни при чем, – ответил он. – Она ждала, прислушивалась. Рано или поздно что-то затронуло бы в ней волю к жизни. Она всегда была опасна. То, что она проснулась именно в этот момент, – такая же случайность, как и наше начало. – Он вздохнул. В его тоне появились горькие нотки, как в первые ночи, когда он тоже оплакивал ее. – Я всегда знал об этой опасности, – пробормотал он. – Может быть, мне хотелось верить в то, что она – богиня, пока она не пробудилась. Пока не заговорила со мной. Пока не улыбнулась.
Он снова отключился, вспоминая тот момент, когда начал падать лед, надолго захвативший его в холодный плен.
Он медленно, нерешительно вышел на террасу и посмотрел на пляж. Как раскованно он двигается. Интересно, в древности люди так же опирались локтями о каменные перила?
Я поднялся и пошел за ним. Я посмотрел на широкую водную границу. На мерцающее отражение горизонта. На него.
– Ты знаешь, что значит – не нести больше эту ношу? – прошептал он. – Знать, что я впервые свободен?
Я молчал. Но определенно понимал его чувства. И я испугался за него – возможно, это был тот же самый якорь, что и Великое Семейство для Маарет.
– Нет, – поспешно ответил он и покачал головой. – С меня словно сняли проклятие. Я просыпаюсь, думаю, что нужно спуститься в храм, нужно жечь ладан, принести цветы, встать перед ними, разговаривать, попытаться утешить их, если их души страдают. И тут я осознаю, что их нет. Все позади, все кончено. Я волен идти куда хочу, делать все, что хочу. – Он помолчал, глядя на огни. Потом спросил: – А как же ты? Почему ты не освободился? Жаль, что я тебя не понимаю.
– Понимаешь. Всегда понимал, – возразил я, пожимая плечами.
– Ты сгораешь от неудовлетворенности. А мы не можем принести тебе утешение, да? Тебе нужна их любовь. – Он указал на город.
– Можете, – ответил я. – Каждый из вас. Я и помыслить не могу, чтобы от вас уехать, во всяком случае, надолго. Но, понимаешь, когда я был на сцене в Сан-Франциско... – Я не закончил фразу. Что толку говорить, если он не понимает. Все шло так, как я мечтал, пока на землю не спустился ураган, который унес меня с собой.
– Несмотря на то, что тебе так и не поверили? – спросил он. – Несмотря на то, что тебя считали просто ловким артистом? Как говорится, автором с изюминкой?
– Они знали мое имя! – возразил я. – Они слышали мой голос. Там, над сценическими огнями, они видели меня!
Он кивнул.
– Так, значит, книга? «Царица Проклятых».
Ответа от меня не последовало.
– Спустись к нам. Разреши нам составить тебе компанию. Поговори с нами о том, что произошло.
– Вы видели, что произошло.
Вдруг я почувствовал его смущение – он испытывал любопытство, но не хотел его показать. Он смотрел на меня.
Я вспомнил, как Габриэль начинала задавать вопросы и замолкала. И до меня дошло. Надо же, как я был глуп, что раньше не догадался. Они хотели знать, какими способностями она меня наделила, насколько меня изменила ее кровь, а я все это время держал эти тайны в себе. Я и сейчас не давал им воли. Они находились рядом с воспоминанием о трупах, разбросанных по храму Азима, об экстазе, в котором я убивал каждого мужчину на горной тропе. И с еще одним жутким, незабываемым моментом: ее смертью, когда мне не удалось использовать ее дары, чтобы помочь ей!
И теперь все началось сначала. Одержимость концом. Видела ли она, что я лежу совсем близко? Знала ли она, что я отказался ей помочь? Или же ее душа отлетела после первого же удара?
Мариус наблюдал за крохотными яхтами, спешащими на юг, в гавань. Он думал о том, сколько веков потребовалось ему, чтобы приобрести свои способности. Простых вливаний ее крови было мало. Лишь тысячу лет спустя смог он подниматься к облакам, словно и сам становился облаком, лишенный оков и страха. Он думал, что у всех бессмертных это происходит по-разному, что никто не знает, какая сила заключена в другом бессмертном, никто не знает, какая сила заключена в нем самом.
Все очень спокойно. Но пока что я не мог довериться ни ему, ни кому-то еще.
– Послушай, – сказал я. – Дай мне еще немного побыть наедине со скорбью. Дай мне творить свои темные картины и делать записи для друзей. Попозже я приду к тебе, присоединюсь к вам. Может быть, я буду следовать правилам. Не всем, но хотя бы некоторым – кто знает? Кстати, что ты сделаешь, если я не буду им следовать? Да разве я уже не задавал тебе этот вопрос?