Долго метался в поисках новой работы, кредита. Куда там! А Нина тем временем сдавала с каждым днем, и невозможно было на это смотреть. Из цветущей молодой женщины она превратилась в покалеченную гарпию. Его уговоры, любовь, надежды – все стало напрасным. Она бросалась на него, наводила ужас на Надю. И ее легко можно было понять.
Глеб слушал, становясь мрачнее с каждым словом отца. Как он хотел бы помочь! Лопух нерешительный. Надо было взять у матери деньги! Все равно она копила их на отца. Может, та сумма как раз и стала бы подспорьем, началом спасения?
Когда речь идет о жизни человека, мораль теряет значение: он отчетливо понял сейчас, что ради операции, которая может поставить на ноги чужую женщину, обокрал бы родную мать.
–?Я, – Глеб думал о том, успеет ли он съездить домой до вступительных экзаменов, – попытаюсь что-нибудь сделать…
–?Да?! – на глаза отца снова навернулись слезы.
Глеба удивила доверчивость старика: словно тот не видел, как сын одет; не понимал, что он – просто нищий.
Если нужно ехать обратно к матери, лучше попросить денег на дорогу: на поезде он обернется всего за несколько суток. Глеб тер лоб, силясь сформулировать мысль, да только не мог решиться.
–?А ты как жил? – вдруг спохватился отец, устыдившись, что не спросил об этом раньше.
–?Нормально.
–?А мать? – произнес он с опаской, удовлетворившись пространным ответом.
–?Вполне…
–?Слава богу! – с упоением перекрестился он. – Да хранит вас господь… Ты прости меня, сын, если можешь, – вдруг произнес он, – не любил я ее. Пытался. Но не смог полюбить…
Скрипучая раскладушка, разложенная прямо в кухне, не давала Глебу ни на минуту сомкнуть глаз. Он боялся улечься удобнее, чтобы не побеспокоить всех чудовищным скрипом, а потому и пролежал всю ночь, глядя в стену, и думал, думал.
Мать уже не спасти, да и не узнает она человека, в которого превратился ее горячо любимый супруг. Она ждет не этого измученного старика – ей, вероятно, нужен образ из прошлого. Но где его взять? Того, двадцатипятилетнего Александра, больше не существует. И, конечно, все ее мечты – только иллюзия. Лучше бы, ей-богу, она жила как человек – тратила заработанные деньги в свое удовольствие! Но ведь этого нет. Есть только душевная болезнь после невыносимых страданий.
Ранним утром, еще до рассвета, осунувшийся за бессонную ночь, Глеб осторожно прокрался в ванную комнату и принял душ. Вода и чистое белье, как это всегда бывало, отчасти вернули бодрость.
Перед уходом он обнял Надюшу, которая сонно собиралась в школу. И, так и не увидев Нину, вышел из квартиры вслед за отцом. Остаться тот не предложил, а напрашиваться Глеб никогда не умел.
–?Мне, – он помялся, – нужно немного денег.
–?Сколько? – испугался отец.
–?Немного, – Глебу была неприятна его реакция, – только чтобы съездить домой.
–?А-а, – отец нехотя полез в карман пиджака за кошельком. Раскрыл его и застыл в нерешительности. Глеб фактически видел, как черви сомнений копошатся в его мозгу.
–?Дашь? – поторопил он, чтобы разрушить неприятное видение.
–?Не могу, – отец взглянул на него виновато и захлопнул свой кошелек, – ты уж, сынок, как-нибудь сам. Видишь, в каком я… положении.
Глеб молча кивнул, нехотя пожал протянутую ему безвольную руку и зашагал прочь сосредоточенно и быстро.
Он шел и шел не разбирая дороги. Рюкзак за плечами давно стал таким же свинцово-тяжелым, как накануне, но он продолжал брести. Мир, который вчера еще казался полным надежд, оказался насквозь прогнившим. В нем не было ни света, ни разума.
Мысли о матери и отце убивали в нем само желание жить. Если в такие вот существа превращаются люди после ударов судьбы, им незачем появляться на свет!
За печальными мыслями он забыл о себе. Вспомнил о том, что ему негде жить и нечего есть, только в момент, когда почувствовал уже не голод, а резкую боль в желудке. Египетский лось! Если ничего не предпринять, а ходить – упиваться тоской, он сдохнет прямо здесь, посреди улицы. Надо что-то решать! Вернуться сейчас домой он не сможет – снова пять дней в пути, да еще без еды. Что же делать?! Глеб наконец заставил себя остановиться. Он думал до боли в висках. Но ничего на ум не приходило.
На автопилоте спустился в метро – все туда шли, – снова купил жетон и застыл перед картой, вчитываясь в названия станций. Куда поехать? Бог его знает! «Строгино», «Баррикадная», «Щукинская» – ему попадались сплошь плохие названия, в которых скрывалась агрессия. Он как в раскрытой книге читал в них желание Москвы избавиться от него. Взгляд наконец уперся в вершину серой ветки. «Отрадное». Первое доброе слово!