За горным туманом

«Почему?», шёпотом спросила она.

«Потому что соколы очень чувствительные и легко возбудимые существа, моё сердце. Известно, что они могут страдать от головной боли и других недугов, свойственных человеку, так они восприимчивы. Эта исключительная чувствительность делает их самыми лучшими и самыми успешными охотницами на все времена, и может сделать так же и самыми требовательными. И неприрученная… ах, моя любимая неприрученная, она – чистейший вызов, среди всех. И безоговорочно самая бесценная».

Она не будет спрашивать, кто же эта неприрученная.

«‘Кто же неприрученная‘ спрашиваешь ты, глубоко в своём упрямстве, твоя безмолвная душа, сердце моё?» Он засмеялся густым смехом, что эхом растёкся по каменным стенам неожиданно заблагоухавшего брока.

«Хватит звать меня своим сердцем», зашипела она, пока, о, как осторожно, отступала назад. Ей надо было найти стену. Брок был круглым, так что стена обеспечивала дверь в каком-нибудь месте. В этой бездонной темени, она могла, с тем же успехом быть слепой.

Она услышала его поступь по каменному полу. О небеса, как он мог увидеть её? Но он направлялся прямо к ней! Она пятилась медленно, украдкой.

«Я не чужой мраку, милая», предупредил он. «Я найду тебя. Я самый лучший среди сокольничих».

Она ничего не сказала, не издала ни звука.

«Неприрученная – дикая и созревшая леди-сокол», продолжал он, с искрой улыбки в голосе. «Обычно сокольничий с неохотой принимает вызов выучить такую, но иногда, в действительно редкую лунную ночь, как то полнолуние, что было у нас прошлым вечером, сокольничий замечает птицу, столь великолепную и роскошную, что отбрасывает всю осторожность и ловит неприрученную, клянясь привязать её к себе. Клянясь заставить её забыть о диком вольном прошлом – то ли во мраке ночи, то ли при свете дня – и свободно отдаться своему будущему с её сокольничим».

Она не должна отвечать, он следует за ней по голосу.

«Моя сладкая леди-сокол, хочешь, я расскажу тебе, как я приручу тебя?»

Тишина, абсолютная. Они кружили в темноте, как настороженные звери.

«Сначала, я закрою глаза моей леди, что лишит её зрения, чёрным шёлковым капюшоном».

Эдриен зажала негодующий вздох дрожащей рукой. Складки платья зашуршали, когда она быстро отступила.

«Затем я притуплю ей когти».

Галька заскрипела по полу, не более, чем в ярде от неё. Она отступала, прижимая юбки, чтобы те не шелестели.

Я привяжу ленточки и изящные колокольчики к её лапкам, так я буду знать о её каждом движении, потому что я буду в темноте тоже».

Она втянула с трудом воздух – почти задыхаясь – обругала себя за то, что поскользнулась, зная, что он идёт по звуку её вероломного затруднённого дыхания. Она понимала, что его стратегия заключалась в том, чтобы продолжать говорить, пока он не спровоцирует её выдать себя. А что потом? Она ничего не могла поделать с этими мыслями. Займётся ли Ястреб с ней любовью здесь, сейчас, в темноте брока? Трепет охватил её, и она не была уверена в том, был ли это страх. Совсем не уверена.

«И ещё поводок, чтобы привязать её к насесту, до тех пор, пока мне не придётся больше держать её на привязи. Пока она не станет привязанной ко мне по своей собственной свободной воле. И лучшая её часть – долгий, медленный процесс приручения её ко мне. Я буду петь ей, одну и ту же сладкую песню, пока она не привыкнет к звучанию моего голоса, и только моего».

И своим сочным, как ириска, голосом он начал хрипло напевать ту самую колыбельную, растопляя её волю.

Эдриен медленно отступала назад; она почти чувствовала лёгкое колыхание воздуха от него, идущего следом, всего лишь в пару дюймах от неё. Где же была эта стена?

Она едва не закричала, когда он настиг её в темноте, борясь какое-то мгновение с его железной хваткой. Его дыхание обвевало её лицо, а она отбивалась от его объятий. «Успокойся, милая леди-сокол. Я не причиню тебе вреда. Никогда», хриплым шёпотом говорил он.

Эдриен чувствовала жар его бёдер, прожигающий её сквозь тонкое шелковое утреннее платье. Она была окутана пьянящим запахом мускуса и мужчины. О, красивый мужчина, почему я не узнала тебя до того, как моя последняя иллюзия разбилась вдребезги? Почему не встретила тебя, когда ещё верила? печально думала она. Она боролась с его руками, что обнимали её, нежно укачивали.

«Позволь уйти!»

Хоук проигнорировал её протесты, ещё ближе притягивая её в свои стальные объятия. «Да, мне придётся просто держать тебя с закрытыми глазами. Или мне связать твои руки и завязать глаза шёлком, положить тебя на мою кровать, раздетую донага и полностью открытую чистым ощущениям, пока не привыкнешь к моим прикосновениям. Тебя укротит это, сладкая леди-сокол? Сможешь полюбить мои ласки? Жаждать их, как я жажду?»