Остальные внимательно слушали. Даже док прервался, убрав ухо от груди Кайла.
Я не ответила на вопрос.
– Мы… чем-то похожи на ваших пчел или муравьев: много бесполых членов семьи и одна матка…
– Матка? – повторил Уэс, глядя на меня со странным выражением.
– Не совсем. Но на каждые пять, десять тысяч представителей моего вида приходится одна Мать. Иногда меньше. Не существует четких правил.
– А сколько трутней? – поинтересовался Уэс.
– Нет никаких трутней. Нет, говорю же, все намного проще.
Они ждали объяснений. Я сглотнула. Не нужно было поднимать эту тему. Мне больше не хотелось говорить. Пусть бы Джаред и дальше называл меня «тварью», что с того?
Они ждали. Ну вот, сама виновата. Я насупилась и продолжила.
– Матери… делятся. Каждая… клетка, думаю, вы назовете ее так, хотя наше строение отличается от вашего, становится новой Душой. Каждая новая Душа несет в себе частичку материнской памяти, часть ее.
– Сколько клеток? – спросил заинтересовавшийся док. – Сколько детей?
Я пожала плечами.
– Около миллиона.
Глаза слушателей расширились, в них мелькнул испуг. Уэс отодвинулся, и меня это задело. Док присвистнул. Он единственный ждал продолжения. На лицах Аарона и Энди отразилась тревога: они не присутствовали на моих уроках и никогда не слышали, чтобы я так много говорила.
– Как происходит деление? Что для этого требуется? – спросил док.
– Выбор, добровольный выбор. Это единственный случай, когда мы добровольно умираем – ради нового поколения.
– И ты в любой момент можешь принять решение и распасться на клетки, вот так просто?
– Не то чтобы просто, но да.
– Это сложный процесс?
– Решение сложное. А процесс… болезненный.
– Болезненный?
Почему это так его удивило? Разве у людей не так?
«Мужчины!»– презрительно фыркнула Мелани.
– Невыносимо болезненный, – сообщила я. – Каждый из нас помнит, что чувствовали наши Матери.
Док завороженно почесал подбородок.
– Интересно, по какому пути проходила эволюция, которая породила общество-муравейник с матками-самоубийцами… – Он витал где-то далеко, в своих мыслях.
– Самопожертвование, – пробормотал Уэс.
– Гм, оно самое, – сказал док.
Я закрыла глаза, уже жалея о том, что рассказала. Голова кружилась. От усталости или от раны?
– Ох, – пробормотал док. – Ты ведь спала меньше моего, да, Анни?
– Все в порядке, – пробубнила я, не открывая глаз.
– Вот весело! – брякнул кто-то. – У нас тут мамаша-инопланетянка, которая в любой миг может лопнуть, рассыпаться на миллион гаденышей.
– Т-с-с!
– Они вас не тронут, – пояснила я. – Без тел носителей они быстро погибнут. – Я содрогнулась, представив невообразимость горя: миллион крошечных, беспомощных Душ, крошечных серебристых малышей, увядающих…
Никто мне не ответил, только послышался вздох облегчения.
Как же я устала! Плевать, что Кайл лежит в трех футах от меня. Плевать, что двое из присутствующих встанут на его сторону, как только он очнется. Мне хотелось одного – спать.
Само собой, тут и проснулся Уолтер.
– Глэдис? – едва слышно простонал он.
Я вздохнула, перекатилась к нему, поморщилась от боли в ноге и нащупала его руку.
– Здесь, – прошептала я.
– Ах! – В голосе Уолтера слышалось облегчение.
Аарон и Энди возмущенно зашептались, но док их утихомирил:
– Анни отказалась от сна и покоя, чтобы облегчить страдания Уолтера. У нее все руки в синяках. А что вы для него сделали?
Уолтер снова застонал: низкий, утробный звук быстро перерос в тоненькое хныканье.
Док поморщился.
– Аарон, Энди, Уэс… сходите за Шэрон.
– Все вместе?
– Выметайтесь, – перевел Джеб.
Ответом стало дружное шарканье удаляющихся ног.
– Анни, – шепнул док мне на ухо. – Уолт мучается. Пожалуй, хватит ему страдать.
Дыхание у меня сбилось, и я медленно разомкнула веки.
– Будет лучше, если он меня не узнает. Пусть думает, что здесь Глэдис.
На лицо Уолтера снизошло умиротворение.
– Прощай, Уолт! Может, еще свидимся… – сказал Джеб и отошел.
– Ты замечательный человек. Нам будет тебя не хватать, – прошептал Джаред.
Док возился с упаковкой морфия. Зашуршала бумага.
– Глэдис? – всхлипнул Уолтер. – Больно…
– Ш-ш-ш. Все пройдет, док тебе поможет.
– Глэдис?
– Да?
– Я люблю тебя, Глэдис, всегда любил.
– Я знаю, Уолтер. Я тоже тебя люблю. Ты же знаешь…