– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросил сыщик.
На что Скоков задышал, как загнанный конь, и выпалил:
– Никого! У нашего салона безукоризненная репутация. Я вам покажу книгу отзывов. Там одни благодарности!
– Спасибо, – кивнул господин Смирнов. – Вы можете идти. Пригласите следующего.
Сэта Фадеева выглядела взволнованной. Ее миниатюрную костлявую фигурку обтягивал светлый трикотажный костюмчик – кофточка и брючки.
– Боже мой! – прикладывала она руки к сплющенной груди. – Боже мой! Бедная, бедная Ольга! Так рано… безвременно ушла из жизни! Какая трагедия…
– Расскажите как можно подробнее о последних минутах жизни Лужиной, – подыгрывая ей, скорбно попросил Всеслав.
– Ну… я почти ничего не видела… я смотрела на фейерверк. Мы стояли все вместе – Ольга, я, господин Неделин, мой Вася, Варвара Несторовна… еще кто-то… Потом раздался громкий всплеск, и я увидела, что Ольга упала в воду.
– К вам никто не подходил?
– Вокруг нас были разные люди… они все время менялись местами, толкались. Женщины в масках сновали туда-сюда, танцовщицы… После ослепительных вспышек в темноте никого толком не разглядишь.
– Этим и воспользовался убийца, – зловеще сказал Смирнов.
Госпожа Фадеева испуганно молчала, ее узкие глазки совсем закрылись.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Нет, что вы! – всплеснула она крошечными ручками. – Как можно!
– У Лужиной были враги?
– В салоне очень дружный коллектив. – Сэта Викторовна снова приложила руки к груди. – Откуда – враги? Ольга была прекрасным специалистом, отзывчивым человеком, она…
– Вы ничего подозрительного не заметили – перед тем как услышали всплеск? – перебил ее Всеслав.
– Нет… то есть… меня толкнули, но… я не обратила на это внимания. Знаете, воспитанные люди не замечают чужой неловкости.
– Кто вас толкнул, мужчина или женщина? Вспомните, это может оказаться важным.
Госпожа Фадеева задумалась, ее пергаментные щечки порозовели от напряжения.
– Н-нет… не помню. Мелькнула маска… какая-то ткань… не помню.
После Сэты сыщик успел поговорить с охранниками, уборщицами и Марианной. Ни одной зацепки! Охранник Петя прогуливался по двору, следил за порядком; охранник Вова занимался петардами и ракетами. Он подтвердил, что Саша Мозговой помогал ему, следовательно, убить Ольгу не мог. Уборщицы твердили о шуме, толкотне, темноте и вспышках фейерверка.
Госпожа Былинская была сильно расстроена.
– Если всплывет история с привидением, у нас с Варварой Несторовной будут неприятности, – чуть не плача, говорила она. – И так поползли слухи, будто у хозяйки… не все в порядке с головой. Будто бы она могла… но это же полнейшая чушь! Ревновать Ивана Даниловича к Лужиной?! Да он бы и не посмотрел в сторону этой серой мыши. Ой! – Марианна прижала пальцы к губам. – О мертвых плохо не говорят…
– Варвара Несторовна знает об этих слухах?
– Конечно, нет. Она и так сама не своя… Кое-кто шепчется по углам, но исключительно между собой.
«Значит, о нашем разговоре с Неделиным уже стало известно, – подумал Смирнов. – Откуда?»
– Во время фейерверка вы были в маске? – как бы между прочим, спросил он Марианну.
– Да… ну и что? Половина гостей были в масках. Сэта их всем раздавала… Потом, когда это случилось… с Ольгой, я сбросила маску. Она мне мешала.
Сыщик вспомнил, сколько масок – раскрашенных индийских и японских «лиц» из папье-маше – валялось на траве вокруг водоема.
– Вы видели, как Кутайсов бросился к вашей знакомой, наряженной в красное сари? – спросила Марианна. – Готова поспорить, что он принял ее за «привидение»! Разве это не говорит о его причастности к исчезновению Зинаиды? Он что-то знает!
Господин Смирнов не успел побеседовать еще с двуми – с садовником и с Рихардом Владиным. Первый был арестован, а второй не вышел на работу по причине болезни отца.
ГЛАВА 19
– Почему ты не ешь? – спросила Ева. – Не любишь оладьи?
– Аппетит пропал, – вздохнул Смирнов.
По кухне плавали ароматы какао и горячих дрожжевых блинчиков. Но он проявлял к ним полное равнодушие. Чего нельзя было сказать о Еве. Она поливала блинчики клубничным вареньем и жевала, не переставая болтать.
Всеслав же сидел над пустой тарелкой, его рассеянный взгляд блуждал от окна к горке оладий и обратно, затем опускался вниз, на грудь, где висел кулон из ляпис-лазури, подаренный Евой. Иероглиф «истина» выделялся на нем четким темным оттиском.