Девушка-переводчик явно растерялась, и инициативу взял в свои руки ее патрон. Краузе ни секунды не сомневался, что тот слышал разговор с самого начала.
– Давайте обсудим все вопросы лично, – любезно предложил Николай. – Нам ведь есть о чем поговорить. Я заинтересован в продаже, вы – в покупке.
Краузе помолчал.
– Хорошо, – сказал он наконец с усилившимся акцентом. – Нам действительно есть что обсудить. Приезжайте в отель к пяти часам. Здесь отличный ресторан, мы сможем поужинать и поговорить.
– Договорились.
Повесив трубку, Генрих постоял, постукивая легонько тростью по столешнице. Ему не задали вопроса, в каком отеле он остановился. Что ж, новый хозяин «Голубого Француза» даже не скрывает, что хорошо осведомлен о Генрихе Краузе.
– А я буду хорошо осведомлен о Николя Крясчевски, – вслух сказал немец.
Он достал из своего рюкзака разговорник и с размаху бросил на кровать.
Генрих спустился в ресторан раньше назначенного времени. Огляделся, не торопясь, и выбрал столик в углу возле окна. Краузе сел спиной к окну, про себя улыбаясь детской уловке: Крясчевски вынужден будет сидеть лицом к свету, а в переговорах всегда полезно хорошенько видеть лицо противника.
Генрих догадывался, что предприниматель придет не один. И не ошибся. Ровно в пять в ресторан вошли двое: крупный, рыхлый мужчина начальственного облика, несущий впереди себя свой живот, и невысокий кряжистый тип довольно странного вида.
Первым делом Генрих обратил внимание на его прическу. Краузе часто бывал в Италии и наблюдал такие, обильно смазанные гелем, волосы на юных геях, женственных и грациозных. Но в этом типе не было ничего грациозного. «Как топором срубленный», – вспомнил Краузе русское выражение. Тип приближался вразвалочку, и нехорошая усмешка на его физиономии, очевидно, должна была означать приветственную улыбку. Глаза у типа не улыбались, сверлили Генриха двумя буравчиками.
Немец поднялся.
– Господин Крясчевски, – уверенно обратился он к набриолиненному типу. – Здравствуйте!
И угадал, конечно же. Представительного спутника предприниматель представил как своего помощника.
– Дымов, Валентин Дымов, – повторил Генрих, словно пробуя имя на вкус, и крепко пожал помощнику руку.
Тот, впрочем, ответил таким же крепким рукопожатием (хотя выглядел тюфяк тюфяком).
– Прошу вас! – Краузе указал на кресла.
Хрящевский поморщился, когда свет упал ему на лицо, но ничего не сказал.
Пока ждали официанта и делали заказ, шел ничего не значащий разговор. Николай сделал Генриху комплимент по поводу владения русским языком. Краузе очень естественно засмущался и поведал, что на русском он не общался уже пять лет. Оба собеседника вновь хором выразили восторг его успехами в таком сложном языке, а Генрих вкратце изложил историю своей семьи, не переставая присматриваться к своим гостям.
Все это напоминало сложный ритуальный танец, в котором танцоры то сходятся, то вновь расходятся, не касаясь друг друга.
Первое впечатление Генриха Краузе от Хрящевского было отвратительным. Но уже через несколько минут он вынужден был признать, что в этом русском предпринимателе есть своеобразное обаяние. Вскоре Генрих уже не замечал ни дурацкую прическу, ни изрытую щербинами кожу.
Хрящевский же с каждой минутой убеждался, что немец далеко не так прост, как хочет казаться. С виду – отощавший Санта-Клаус, только оленей не хватает, а мешок уже есть – вот он, болтается на кресле за его спиной. Но взгляд острый, как бритва. «Дождешься от тебя подарочков, как же, – поморщился про себя Хрящевский. – Волчара старый».
– Что ж, перейдем к делу? – предложил Николай.
Предварительные танцы кончились. Ходить кругами с немцем было бесполезно, это Хрящевский понимал интуитивно.
– Перейдем, – кивнул Генрих. – У вас – мой «Голубой Француз».
Дымов крякнул про себя. Вот даже как! Его «Голубой Француз»!
Хрящевский в ответ только улыбнулся, показав острые зубы.
– У меня – мой «Голубой Француз», – поправил он. – Верман продал его мне.
– Как вы его сломали? – с любопытством спросил Краузе, но тут же исправился: – Я хотел сказать, уломали.
Дымов не понял, была ли это ошибка или немец владел русским лучше, чем изображал.
– Вы, наверное, не имели прежде дел с Верманом, – спокойно сказал Хрящевский, ничем не показав, что заметил оговорку. – Он всегда ищет свою выгоду. Верман вышел на меня и предложил мне «Француза». Почему я должен был отказаться? Это бизнес. Никого не пришлось уламывать.