Пока не пробил час

Через несколько дней после похорон Анатолий Викторович пришел к Кондратьевым. Только что закончился обед, и вся семья была еще в сборе. Полковник попозже собирался в клуб и по пути обещал завезти жену к портнихе. Надя и Юлик еще не решили, чем заняться, а пока что сидели в углу гостиной, играли в шашки. Надя выигрывала уже третью партию, но подозревала, что Юлик нарочно поддается. Тот уверял, что играет в полную силу, но не может противостоять ее гениальной стратегии. Они весело перебрасывались репликами, смеялись… Входной колокольчик они слыхали, но не обратили внимания – в такое время обычно приходил почтальон. А минут через пять в гостиную вошел Макаров – без объявления, по-свойски. Обменялся рукопожатием с полковником, поцеловал руку Ираиде Артемьевне, и она клюнула его в щеку. Но смотрел он в тот угол, где сидели влюбленные. Под этим взглядом Юлик непроизвольно встал. Но еще раньше вскочила Надя, порхнула через комнату и обняла исправника за шею.

– Ах, дядюшка! Как чудесно, что вы пришли! Зачем вам быть одному, если мы все вас так любим!

Она отстранилась, посмотрела ему в лицо – осунувшееся, с проступившими скулами, запавшими глазами. Слезинки покатились по щекам девушки, и она сказала – так просто, открыто, как только может говорить и чувствовать чистая детская душа:

– Мы ведь и тетю Веру все так любили! Вам с нами будет легко вспоминать о ней – как о живой.

Наверное, она нашла самые правильные слова, потому что Макаров вдруг сдавленно, прерывисто вздохнул, словно подавил рыдание. И порывисто прижал к себе девушку. Та на несколько секунд прильнула лбом к его плечу, потом, как и мать, легонько поцеловала в щеку и за руку подвела к Юлику.

Макаров и Юлиан стояли друг против друга. «Как тогда, в камере!» – мелькнула у Юлика мысль. Возможно, Макаров догадался о ней или просто уловил, как дрогнули губы и ресницы молодого человека. Но он тут же протянул ему руку:

– Здравствуйте, господин Кокуль-Яснобранский. Многое изменилось с нашей последней встречи… А ведь времени прошло – почти ничего…

Юлик замешкался: он видел, с каким восхищением смотрит Надя на своего дядю. А тот смотрел на него… выжидающе. И он тоже протянул руку. Пожатие Макарова было крепким, долгим… Чересчур долгим, словно предостерегающим! И Юлику вдруг стало злорадно-весело. «Да молчу я, молчу! – подумал он. – Куда мне деваться!» Но глаза отвел, чтобы исправник не прочел в них его мыслей.

– Сочувствую вам, – сказал сдержанно. – Такая трагедия…

Макаров кивнул, словно одновременно благодаря и прося не продолжать эту тему. А Надя, схватив обоих за руки, воскликнула зазвеневшим от радости голосом:

– Как хорошо! Вы непременно подружитесь – так бывает! Сначала люди встречаются словно враги – из-за каких-то недоразумений. Но зато потом дружба бывает очень крепкой, настоящей!

«Это в книгах», – подумал Юлик, но промолчал. Макаров тоже ничего не сказал, лишь ласково улыбнулся девушке и отошел к ее родителям.

– А Надюша права, Анатоль! – сказал ему полковник. – Ты нам близкий человек, а мне так просто хороший друг. Не надо тебе замыкаться, одному все переживать. Или заниматься только работой – как одержимый! Наш дом для тебя всегда открыт, будем только рады, ты же знаешь!

– Конечно, знаю, Сергей! Да, собственно, кроме вас, у меня никого и нет… Тяжело мне, особенно как подумаю, что негодяй – на свободе! Может, даже в нашем городе. Да если и далеко – мне-то не легче…

– А что следователь из Харькова, этот, как его, Петрусенко? Раскопал что?

Макаров следом за хозяином вышел на веранду, сел в плетеное кресло. Окна в доме были распахнуты, легкие портьеры шевелились от ветерка, и с веранды было видно, как Надя и Юлиан разговаривают с госпожой Кондратьевой. Потом, взявшись за руки, они стали подниматься по лестнице на второй этаж. Исправник, скрипнув зубами, вскинул глаза на полковника, голос его прозвучал глухо, с неприкрытым раздражением:

– Мне кажется, слава господина Петрусенко несколько преувеличена. Он, правда, избегает рассказывать мне о своих достижениях, но я подозреваю, что их не так уж и много. Или нет совсем. Хотя, конечно, кое-какие версии он проверяет…

Кондратьев печально глядел на друга и думал: «Его можно понять! Он – самый главный пострадавший! Покойной Вере уже ничем не поможешь, а Анатолий – весь открытая рана… Конечно, в таком состоянии кажется, что все медлят, ничего не делают…» Сам полковник пару раз встречался с Викентием Павловичем, беседовал с ним. Следователь ему понравился: он уловил за простоватой внешностью гибкий и цепкий ум. И потом, о Петрусенко как о сыщике Кондратьев слышал много лестного.