Питер

Иван спрыгнул с трапа и провалился в тёмную жижу по колено. Ничего себе.

Воды явно стало больше. Мы тонем?

— Что за фигня?! — заорал Иван, пытаясь перекричать шум дизеля. РУММ-РУММ-РУММ. Тот работал словно на пределе, Иван слышал подозрительные шумы. Его чуткое ухо уловило какой-то сбой в ритмике двигателя.

Красин не отозвался.

Моряк прильнул к перископу, повернул рукоятки. Иван мысленно выругался. Чёрная грязная жижа поднялась уже до колена, насосы, работающие напрямую от генератора, минуя высохшие аккумуляторы, выбрасывали за борт литры воды — по этого всё равно было мало. Иван огляделся. Корпус лодки подтекал. Дифферент на нос стал такой, что скоро гребные винты окажутся в воздухе — и прощай, родная.

— Что происходит?! — прокричал Иван. Капитан оторвался от перископа и наклонился к Иванову уху.

— Мы тонем, — сказал он. Иван вздрогнул. Красин бледно усмехнулся. — Ну, или погружаемся, мы ж таки не фигня какая, а подводники.

Лодка шла на полной скорости. Корпус вибрировал, гремели стаканы и стёкла выставочных шкафов. Качение с волны на волну стало жестким, как приземление с разгону на твердый пол.

— Что делать будем?

— Лево руля, — приказал Красин. — Курс держать двести девятнадцать.

— Есть! — Кузнецов плавно, словно опытный рулевой, повернул штурвал. Стрелка указателя перед ним дёрнулась и поплыла вверх по металлической шкале.

— Ставлю лодку поперек волны, — пояснил Красин. — Под восемьдесят градусов к берегу. Волнение сильное, а С-189 не самый мореходный корабль, прямо скажем. Завалит. Если пойдём вдоль волны, нас просто опрокинет.

— Можно?

Красин кивнул.

Иван взялся за рукояти перископа, прислонился к окуляру. Старая резина была жесткая, острая, как рубленый металл. Врезалась в лоб, в щеки, в нос.

Иван увидел сквозь мутное стекло длинную полоску берега, затопленную туманом. В ней редкими островками плыли вершины деревьев. Какие-то размытые здания виднелись справа. Призрачные. Может, и почудилось.

Многое увидел Иван, но где основное — основного пока не увидел.

— Но там же нет… причала, — Иван оторвался от перископа. — Как же мы?

— Верно, — Красин вдруг улыбнулся. — Конец всем причалам, концам и началам… Мы рвемся к причалам заместо торпед. Высоцкий. «Спасите наши души». Люблю эту песню. Причала там нет. Мы выбросимся на берег, как киты-самоубийцы. Другого выхода я не вижу. Мы слишком быстро набираем воду.

Иван помолчал. Кузнецов стоял за штурвалом управления бледный, как мертвец. Но держится молодцом. В зеленоватой воде, которая дошла ему почти до пояса, мягко отражались отсветы циферблатов. Вода всё прибывает, ежу ясно. И она холодная, м-мать.

Кузнецов был бледен, но спокоен. Подрос мальчик, подумал Иван и отвернулся.

Даже сквозь мощное «румм-румм-румм» Иван слышал, как невнятно ругается в двигательном отсеке Уберфюрер.

— …ать! — долетело вдруг обрывком.

— А эти? — Иван не стал договаривать. С этими, усевшимися на подлодку, как на персональный насест, предстояло разбираться в любом случае. Крылатые твари, блин. Чайки, блин. Загадят всю лодку, блин.

Сволочи.

И ещё этот «пассажир», будь он не ладен.

— Приготовьтесь к выходу наверх! Занять места у трапа на выход. Двигательный, — Красин взял микрофон. — Слышите меня? Самый полный вперёд.

Он помолчал. Корпус лодки вибрировал. Шум ударов волны стал глуше.

— Всем приготовиться покинуть корабль, — сказал Красин наконец. — Ну же! Чего ждете? Иди, матрос!

Он выпихнул Кузнецова с места рулевого, сел сам.

— Ты сразу за нами! — крикнул Иван. Красин, не поворачивая головы, кивнул.

Все полезли наверх скопом — один за другим. Иван взобрался, подсветил фонариком… н-да. Он смотрел теперь прямо в зад Уберфюрера, закрытый резиновыми штанами «химзы». Белёсые пятна грязи на сером фоне.

Проклятая жизнь, подумал Иван в сердцах. Вечно оказываешься подозрительно близок к полной заднице.

— Надеть противогазы, — велел Иван. — Мы снова выходим в большой мир.

— По моей команде! — крикнул Красин снизу. — Три! Два!

Иван выдохнул, проверил пистолет. Когда сомневаешься, лучше проверить. Пистолет был в порядке. Ниже по трапу зашевелился Кузнецов. Ещё ниже Мандела. Седой должен идти замыкающим; сейчас он стоял внизу, по колено в вонючей жиже.

Пахло сыростью, дизельной гарью и тухлой водой.