Crysis. Легион

И заметьте, Пророк и Алькатрас — хоть оба и солдафоны до мозга костей, но очень разные. Пророк ни на минуту не замолчит, всегда шутит, Алькатрас же… скажем так, не дока он по части социальных навыков. Но их сунули в Н-2 — и даже такие разные люди стали похожими. И структура голоса, и энцефалограммы, и прочее — от побывки в комбинезоне все становится одинаковым.

Конечно, ничего страшного — это человек и система друг к другу приспосабливаются, только и всего. Но честно скажу: временами у меня от такой подгонки просто волосы дыбом. На первый взгляд Н-2 превращает тебя в колесницу Джаггернаута, со всей этой искусственной яростью, подстегнутыми рефлексами и сверхпроводящими мозгами. Но бедняга внутри чувствует и делает только то, что ему позволяет чертова скорлупа. Снаружи-то да, выглядит, будто он — абсолютный надиральщик задниц кому угодно, дикая неукротимая мощь, но на самом деле человек внутри на коротком поводке, он, хм…

Укрощен!

Вот самое то слово — укрощен.

АРЬЕРГАРД

Я следую за Барклаем к грузовому лифту, и мы спускаемся.

— Твой приятель — мешок с дерьмом, — замечает полковник.

Я за день не сказал и слова, но сейчас кажется важным поддакнуть полковнику, и я киваю.

— Говорит, в неразберихе удрал — то есть удрал от Тары Стрикланд. Я ее знаю. Прежде чем сорваться с катушек, она была офицером «морских котиков», причем не из последних. От нее так просто не убегают. Она отпустила его.

Кабина дергается, останавливается, двери открываются со скрежетом.

— Вопрос: почему? — говорил полковник.

Я иду за ним к наблюдательной галерее. Несомненно, десятилетиями тут был просто глухой чулан, но недавно прорезали окна, вставили рамы, и теперь можно, топча сплошной ковер битого стекла, смотреть на перрон через дыры. Толпа гражданских нервничает у поезда метро. На всякий случай по соседству дюжина морпехов, но толпа выглядит не опаснее мышей в сарае.

Конечно, оно в мгновение ока переменится, если осьминожки вздумают заглянуть в гости. Видывал я, как старухи младенцев швыряли волкам, чтоб самим удрать.

— Посмотри на этих людей, — говорит Барклай, и я не уверен, ко мне ли он обращается, — Я вырос в Нью-Йорке. Любой из них может оказаться моим родственником. А если тут случится то же самое, что и на Лингшане…

Качает головой, идет к решетчатой двери в дальнем конце галереи. Мы попадаем в комнату управления, явно не менявшуюся с прошлого столетия. С потолка свисает ржавый жестяной конус, под ним — ничем не прикрытая лампа накаливания. На стене — шеренга древних мониторов, на них подается изображение от видеокамер, натыканных по всему вокзалу. Пара бойцов сидит за старинным пультом управления — во всю длину комнаты, — и там куча кнопок, тумблеров и настоящие лампочки, мать их, крохотные лампочки накаливания, закрученные в схему нью-йоркского метро. Боец шлепает ладонью по пульту, ворчит: «Чтоб его, ничего ж не работает!»

Сочувствую. Я-то думал: прошло восемь лет всего с Черного вторника, и пять лет после кардинальной переделки Центрального, тут все должно быть с иголочки. Но техника здесь в одном шаге от дымовых костров и веревочных сигналов. Кажется, реконструкция вовсе не была великим и славным мегапроектом, как нам втирали: отстроили, что на поверхности торчать должно, и на том успокоились, а подвалы остались прежними.

— Я был на Лингшане, — говорит Барклай, — Видел, как умер Стрикланд — отец Тары. Когда она узнала… надломилось в ней что-то. Выпивка, дурь — и несколько не совсем умных приказов. Под трибунал пошла, уволили. А теперь она — королева в ЦЕЛЛ и получает раз в пять больше прежнего. Отец ее, наверное, в могиле пере…

БУМММ!

С потолка сыплется песок, лампочка мотается туда-сюда, комнату заполняют кривляющиеся тени.

— Вот дерьмо! — шепчет кто-то, а на экране — когтистая тварь, ощерившаяся пушками.

— Сэр, они ворвались в главный зал!

Барклай выходит на связь: «Мартинес — на платформу! Скажи Дикерсону, пусть отправляет первый поезд. Все, наше время вышло».

— Сынок, тебе в главный зал, — говорит мне полковник Барклай, — Ради этих людей, задержи цефов хоть немного.

***

Я иду в зал. А там осьминожки резвятся вовсю, мелочь и тяжеловесы топают по полу, кроша мрамор, и косят Барклаевых людей направо и налево. По стенам и потолку лезут гигантские стальные тараканы — охотники, прыгающие на зазевавшихся людей и раздирающие их на части. Повсюду баррикады из мешков с песком — Роджер, честное слово, гребаные баррикады из песка! Те, кто за ними прячется, чуть меньше получают от цефов — но не потому, что дурацкая горстка грязи способна остановить цефовскую пулю. Просто цефы таких меньше замечают. Но это ненадолго.