Я ничего не мог понять.
— Пожалейте беднягу Гастингса, — заметил Пуаро. — Он ведь не знает, о чем мы говорим.
Она взглянула на меня тоскливыми глазами.
— Майкл Сетон, летчик, — сказала она. — Мы были помолвлены…
Глава одиннадцатая
Мотив
Я был как громом поражен.
— Так вы об этом говорили? — спросил я, повернувшись к Пуаро.
— Да, мой друг. Я уже знал сегодня утром.
— Откуда? Как вы догадались? За завтраком вы вдруг сказали, что вас осенило.
— Так оно и было, мой друг. Я посмотрел на первую страницу газеты, вспомнил вчерашний разговор за обеденным столом и понял все.
Он снова повернулся к Ник.
— Так вы узнали еще вчера?
— Вчера. По радио. Я сказала, что иду звонить. Мне хотелось выслушать новость одной, когда… если… — Она судорожно глотнула. — И я услышала…
— Я понимаю, понимаю. — Он взял ее за руку.
— Это был какой-то кошмар! А тут еще эти гости… Не знаю, как я выдержала. Я была как во сне. Делала все, что полагается, а сама словно видела себя со стороны. Это было такое странное чувство…
— Да, да, я понимаю.
— Ну, а потом, когда я пошла за пледом, я вдруг не выдержала и расплакалась. Я, правда, быстро взяла себя в руки. Тут еще Мегги что-то кричала мне о своем жакете. Потом она, наконец, взяла мою шаль и вышла, а я немного попудрилась и подрумянилась и тоже вышла. И увидела ее мертвую…
— Я понимаю, страшное потрясение.
— Да нет, не в этом дело! Я разозлилась! Мне было жаль, что это не я! Я хотела умереть — и на тебе, осталась жить, да еще, может быть, надолго. А Майкл умер — утонул где-то в Тихом океане.
— Бедное дитя.
— Я не хочу, вы слышите, не хочу жить! — крикнула она вне себя.
— Я знаю… знаю. Для каждого из нас приходит время, когда смерть кажется заманчивей жизни Но это проходит — и горе проходит, и грусть. Я понимаю, что вы сейчас не можете мне поверить. И незачем такому старику, как я, все это говорить. Пустые разговоры, все, что я говорю сейчас, — для вас пустые разговоры.
— Вы думаете, я забуду и выйду за кого-нибудь другого? Никогда!
Она сидела на кровати вся раскрасневшаяся, стиснув руки, и, право же, была необыкновенно хороша.
— Нет, что вы, — ласково ответил Пуаро. — Я ничего подобного не думаю Вам выпало большое счастье, мадемуазель. Вас полюбил отважный человек, герой. Как вы с ним познакомились?
— В Ле Туке, в сентябре прошлого года. Почти год тому назад.
— А ваша помолвка произошла…
— Вскоре после Рождества. Но мы должны были ее скрывать.
— Почему же?
— Из-за дяди Майкла, старого сэра Мэтью. Он любил птиц и ненавидел женщин.
— Но одно другому не мешает!
— Нет, я совсем не то хотела сказать. Просто он был большой чудак. Считал, что женщины губят мужчин. А Майкл от него во всем зависел. Сэр Мэтью страшно гордился Майклом, дал ему денег на постройку «Альбатроса» и обещал покрыть все расходы, связанные с кругосветным перелетом. Этот перелет был их самой заветной мечтой — его и Майкла. В случае удачи сэр Мэтью обещал выполнить любое его желание. И даже если бы дядюшка заартачился, это было бы не так уж страшно. Майкл стал бы… ну, чем-то вроде мировой знаменитости, и рано или поздно дядюшке пришлось бы с ним помириться.
— Да, да, понятно.
— Но Майкл сказал: если что-то станет известно раньше времени, все пропало. Нам надо было держать нашу помолвку в строжайшей тайне. И я молчала. Никому ни слова не сказала, даже Фредди.
Пуаро застонал.
— Ну что вам стоило рассказать мне?
Ник удивленно посмотрела на него.
— А зачем? Какая же здесь связь с этими таинственными покушениями? Нет, я дала Майклу слово, и я его сдержала. Но что это была за мука — все время думать, волноваться, сходить с ума! И еще удивлялись, что я стала нервная! А я ничего не могла объяснить.
— Я понимаю.
— Он ведь уже один раз пропадал. Тогда он летел в Индию над пустыней. Это было ужасно, но потом все обошлось. Оказывается, у него что-то случилось с самолетом, но он все уладил и полетел дальше. И я все время убеждала себя, что и на этот раз все будет так же. Все говорили, что его нет в живых, а я твердила себе, что с ним ничего не случилось. И вот вчера…
У нее оборвался голос.
— Значит, вы до вчерашнего дня надеялись?..
— Не знаю. Скорее всего просто отказывалась верить. Самое ужасное, что ни с кем нельзя было поделиться.