Последний адмирал Заграты

– Принимайте решение, ваше величество: вперед или назад?

– То есть?

Какое решение? Какое еще «вперед или назад»? О чем он?

– Если верить карте, через десять лиг закончатся холмы, и мы выйдем на оперативный простор. Скоро ночь, у нас будет время починить бронетяги и собрать хотя бы часть разбежавшихся войск.

– А потом?

– Утром на нас снова налетят. Нестор не остановится.

«Еще один налет? Еще один ужас?»

– А если обратно?

– Сегодня из Касбриджа должен выйти бронепоезд. Если мы будем улепетывать всю ночь, то завтра до полудня соединимся.

«Отступить, сбежать… там девять пехотных полков, артиллерия и бронепоезд. Остатки бронетягов… перегруппироваться…»

– Он нас не выпустит, – качнул головой Генрих. Это была первая здравая мысль, что посетила его с начала боя. – Обратный путь наверняка заминирован.

– Согласен, ваше величество, но…

Закончить Роллинг не успел – в гусеницу бронетяга влетел пушечный снаряд.

У них еще был шанс всё изменить. Не превратить поражение в победу, разумеется, но избежать разгрома. У них был шанс.

Поняв, что основным силам навязан бой в самых невыгодных условиях, командующий арьергардом Эдвардс не растерялся, приказал бронетягам перегородить дорогу и с помощью этой импровизированной преграды ухитрился остановить изрядную часть бегущих драгун. Громкие крики, гудение бронетягов, выстрелы в воздух и удары плетьми, которые щедро раздавали арьергардные драгуны, в конце концов помогли: Эдвардсу удалось сформировать кулак из полутора тысяч сабель и бросить его на помощь королю.

Прикрывали атаку «Киттеры». Восьмиколесные двухбашенные бронетяги были защищены хуже «Джабрасов», калибр их пушек был меньше: восемьдесят миллиметров против ста, зато они обладали высокой скоростью, и именно поэтому Роллинг оставил «Киттеры» в арьергарде. И именно поэтому им удалось опередить летящих драгун и открыть огонь по вершинам холмов, на которых выросла артиллерия мятежника.

И ситуация стала меняться.

Запертые на узкой дороге бронетяги не могли бить по вершинам – не позволял угол возвышения бронетяговых пушек. А поднимаясь на насыпь, машины попадали под выстрелы с двух сторон сразу – Нестор не забыл отправить артиллерию и на противоположные холмы. Запертые бронетяги должны были отступить, но три из шести «Джабрасов» потеряли ход, а бросать своих Роллинг не хотел. Запертые бронетяги должны были погибнуть под залпами мятежников, но «Киттеры» накрыли вершины издали, а тысяча спешившихся драгун полезла на холмы, пытаясь выкурить оттуда пехоту противника. А Эдвардс ухитрился собрать еще тысячу человек и, взяв последний «Джабрас», повел их в бой.

Эдвардс мог стать героем.

Вот только у Нестора было не двенадцать, а двадцать четыре аэроплана…

– Я обожаю воевать в воздухе, – негромко произнес Нестор, потягивая из кружки горячий кофе. – Импакто, доминаторы… даже простые разведчики заставляют меня дрожать от возбуждения. Мне нравится свобода, которую дает небо, там невероятный оперативный простор. Нравится риск, ведь если пропустишь действительно сильный удар, шансы выжить минимальные – слишком высоко. Я обожаю небо, но понимаю, что войны выигрывают на земле. Боевые цеппели способны нанести ужасающий урон, однако удержать территорию они не в силах.

– Это аксиома, Нестор, – подал голос Нучик.

– Тем не менее, многие офицеры, даже из числа высших военачальников, никак не могут ее понять. – Гуда улыбнулся. Теперь, введя в бой последний резерв, он стряхнул с себя сосредоточенность, вновь стал добродушен и даже несколько расслаблен. Он сделал всё, что мог: он разработал план, он последовательно претворил в жизнь все его этапы, он полностью контролировал ход битвы и теперь сделал последний ход. Или победа, или поражение. В таких ситуациях принято нервничать, даже не принято – само получается, но Гуда лишь прихлебывал кофе и неторопливо излагал Нучику свои взгляды на ведение войны: – Они, как и я, заворожены небом. И не выиграли ни одного серьезного сражения, потому что презирают пехоту. Они адмиралы, но никак не полководцы.

– Однако сейчас вы добились успеха благодаря атаке с воздуха.

Галаниту очень хотелось сказать «мы». «Мы добились». Мы – вместе. Однако Нучик понимал, что подобная реплика вызовет лишь град язвительных насмешек. Претендовать на славу, которую адиген считает своей, – последнее дело, и барон, скрипя зубами, продолжал играть унижающую достоинство роль подчиненного.