Она видит, как ухмыляющееся длинное существо в оранжевой робе, похожее на паука, поднимает кривые руки и тянется к ней. Джесси чувствует наручники на своих запястьях и понимает, что спасения нет. Пальцы Жобера касаются ее горла, и наконец раздается его голос, который составляет поразительный контраст с его лицом и фигурой, – тонкий, разочарованный голос больного ребенка.
– Оказывается, ты не человек! – пищит Реймонд Эндрю Жобер своим детским, дрожащим голоском. Голосок пронзает пространство зала. – Ты просто игра теней и лунного света!
И он начинает смеяться. Он трясет своими длинными руками в наручниках и смеется.., издевательски смеется…
Глава 39
Джесси пошарила рукой, однако сигаретная пачка упала на пол. Она не стала ее подбирать, а снова повернулась к экрану монитора.
"Рут, я почувствовала, что схожу с ума. – это происходило на самом, деле! Потом я услышала внутренний голос. Это была Чудо-Юдо: именно она тогда подала мне идею, как избавиться от наручников, именно она меня спасла.
«Джесси, не бойся и не оглядывайся, – сказала она. – Не давай Брендону вытащить тебя отсюда, пока не сделаешь то, зачем пришла».
А он уже пытался. Обе его руки были на моих плечах, и он уже тащил меня прочь, судья стучал молотком, пристав бежал к нам, и я поняла, что у меня остается лишь секунда, чтобы прекратить солнечное затмение, и тут я…"
Глава 40
Джесси откинулась в кресле, закрыла глаза ручками и начала плакать. Она всхлипывала минут десять – одна в пустом доме, – а потом снова вернулась к письму. Она часто останавливалась, чтобы вытереть глаза, но постепенно справилась со слезами.
"…я нагнулась и плюнула ему в лицо. Кажется, он даже не заметил этого. Но я ведь не на него плевала.
За это нарушение судебного заседания я должна буду заплатить штраф, а Брендон отделался просто замечанием, и это для меня важно, потому что я – частное лицо, а он – служащий крупной юридической фирмы.
Вот так. Рут. Теперь я пошлю это письмо и буду ждать ответа. Я не баловала тебя вниманием все эти годы, и, хотя я была виновата только отчасти – лишь в последнее время я стала понимать, насколько наше поведение определяется другими людьми, насколько мы, зависим от них, даже когда полагаем, что вполне контролируем себя, – все же я хочу тебе сказать, что очень сожалею об этом. Не беспокойся обо мне: я уверена, что теперь со мной все будет хорошо. Приятно осознавать, что жизнь – не только возможность, но и радость. А иногда даже победа.
Я люблю тебя, дорогая Рут. Ведь ты и твои слова помогли мне спасти мою жизнь в прошлом октябре, хотя ты об этом и не знала. Я очень люблю тебя.
Твоя старая подруга Джесси
P.S. Пожалуйста, напиши мне. А лучше.., позвони, пожалуйста".
Через несколько минут Джесси распечатала письмо, вложила его в большой конверт (обычный оказался слишком мал) и заклеила. Она узнала адрес Рут у Кэрол и написала его на конверте прямыми аккуратными буквами – это все, на что оказалась способна ее левая рука. Рядом она оставила записку, написанную теми же прямыми буквами:
«Мэгги, пожалуйста, отправь письмо. Если я позвоню тебе вниз и попрошу не делать этого, согласись.., а потом отправь его».
Она подошла к окну и постояла около него, прежде чем идти наверх. Она смотрела на залив, который уже скрывался в наступающих сумерках. Впервые за долгое время при мысли о темноте и одиночестве она не почувствовала страха.
– Солнечное затмение больше не повторится, – обратилась она к пустому дому, – будут обычные дни и ночи!
Она повернулась и медленно поднялась по ступенькам на второй этаж.
Когда Мэгги Лендис вернулась после обычной хозяйственной беготни и увидела письмо на столе в холле, Джесси спала глубоко и спокойно в верхней спальне для гостей, которая теперь стала ее любимой комнатой. Впервые за эти месяцы во сне она блаженствовала; слабая улыбка играла на ее губах. И когда холодный февральский ветер шумел в кронах деревьев и стонал в камине, она только теснее закуталась в одеяло.., но улыбка на ее губах не угасла.