Апокалипсис Томаса

Открыв глаза, я обнаружил, что это все-таки рука моей призрачной спутницы. С мгновение смотрел ей в глаза, а потом перевел взгляд на ее сидящий у стены труп.

Остается только изумляться, что выдаются ночи, когда я крепко сплю.

Пулевые ранения в грудь выглядели ужасно. Я не хочу их расписывать.

Тем не менее после короткого колебания я опустился на колени и прикоснулся к залитой кровью ночной рубашке, чтобы подтвердить зародившуюся у меня догадку. Кровь, пропитавшая материю, все еще прилипала к пальцам и в ранах выглядела влажной и жидкой, что противоречило здравому смыслу.

Убийца расположил жертвы, как экспонаты жуткой коллекции. Они напоминали кукол, с которыми он поиграл, а потом выбросил, потому что они ему надоели. Они сидели, раскинув ноги, тонкие руки свисали вдоль боков, кисти лежали на полу ладонями вверх.

За исключением женщины в ночной рубашке, подол которой задрался выше колен, остальным куклам из одежды достались только средства их уничтожения. Некоторых задушили галстуками, и ткань так глубоко впилась в их плоть, словно убийца не просто был в ярости, но в него вселился сам дьявол и не давал остановиться, даже когда жертва давно уже перестала дышать. Кого-то убили двумя или тремя ударами ножа, другим нанесли гораздо больше ударов, но всякий раз нож оставался в последней ране. Между раздвинутыми ногами каждой из тридцати трех обнаженных женщин лежал белый прямоугольник из плотной бумаги — картотечная карточка с надписью от руки, вероятно, для того, чтобы убийце не пришлось напрягать память. Как маленькая девочка дает имена своим куклам, так и каждая жертва этого больного человека получила имя, и я предположил, что именно так их всех звали при жизни.

С неохотой я опустился на колено перед вторым трупом, стараясь не смотреть на женщину, сосредоточиться только на картотечной карточке. Убийца написал «ТЭММИ ВАНАЛЕТТИ» и рядом поставил четыре аккуратных маленьких звездочки, возможно, говорящих о том, как ему понравилось проведенное с ней время.

Мое отвращение не угасало, так же, как печаль, но теперь к ним прибавился темный туман злости, что случалось со мной нечасто, он словно вырвался из глубин сознания и заполнил все мое нутро.

Каждая из этих женщин была чьей-то дочерью, чьей-то сестрой, чьей-то подругой, возможно, даже чьей-то матерью. Они не были игрушками. Содеянное с ними не могло считаться спортивным результатом, ранжируемым некоей системой звездочек. Каждая жизнь дорога сама по себе, и жизни этих женщин были кому-то дороги точно так же, как мне была дорога жизнь Сторми.

Злость — эмоция неистовая, мстительная, опасная как и для того, кто ею руководствуется, так и для того, против кого она направлена. Если злость личная и эгоистичная — обычно так и бывает, — она туманит разум и подвергает риску. Чтобы идти дальше, мне требовалась ясная голова. Я понимал, что впутывать Сторми Ллевеллин в эту историю никак нельзя, зверства, которые я видел перед собой, не следовало принимать так близко к сердцу, от меня требовалось сменить злость на праведное негодование, которое не приемлет злые деяния только потому, что они злые. Злость — красный туман, через который ты видишь мир, а гнев сохраняет ясность видения. Обозленный человек часто стреляет от бедра и промахивается или попадает не в того, тогда как человек в гневе продвигается к цели без злости, но во имя справедливости.

Под именем и фамилией значилась дата. Она не могла быть днем рождения Тэмми Ваналетти, потому что отстояла от этого дня лишь на восемь лет, а выглядела женщина на двадцать с небольшим. Логика подсказывала, что на картотечной карточке указан день убийства.

Тэмми несколько раз ударили ножом. Кровь на ранах выглядела свежей.

Я представить себе не мог, как такое могло быть через восемь лет после ее убийства, но чувствовал, что та часть моего мозга, которая никогда не спала и не отдыхала, вбирает в себя любую информацию, связанную с Роузлендом, чтобы, в конце концов, сложить все в единую картину.

Я переходил от трупа к трупу, читая надписи на карточках, но не прикасаясь к ним. С каждым трупом дата смерти приближалась к сегодняшней. После убийства Джинджер Харкин, последней жертвы, не прошло и месяца.

Все тридцать три даты смерти укладывались в последние восемь лет. Совершались убийства с периодичностью в три месяца или чуть меньше. Четыре жертвы в год, год за годом, иногда пять.