«Додж» по имени Аризона

Еще я меч запомнил. Меч у коня на боку без ножен висел. Здоровенный такой двуручник, на солнце полыхал так, словно из чистого серебра сделан. Обычно-то на него, наверно, и смотреть больно, только сейчас я смотрел ох как не обычно.

Не знаю, сколько это… наваждение длилось. Ну сколько, спрашивается, надо коню, чтобы два десятка метров проскакать? Секунды… а мне казалось, я там битый час стоял и на Нее смотрел.

Только когда Она отвернулась – резко, я моргнул, и снова все на свои места стало, как обычно.

– Теперь, – торжественно так Виртис изрек, – ты удостоился лицезреть Ее Высочество.

Да уж, думаю, удостоился… улицезреть. Ох, неспроста все эти штучки-дрючки.

Вытер пот со лба – точнее, масло по нему еще больше размазал и чисто машинально капот захлопнул, а мотор возьми и заведись.

Я аж подскочил. Открыл капот обратно, заглянул – точно, работает. Тут уж я вообще что-либо понимать перестал. Как во сне – дошел до дверцы, открыл – рыжая уже успела обратно в кузов перебраться, догадливая, – сел и к Каре повернулся.

– Ну, – спрашиваю, – и что?

Ничего мне эта кошка рыжая не сказала, только посмотрела… обещающим таким взглядом. Много чего разного обещающим.

Глава 17

Проснулся, еще глаз не открыл, слышу – что такое? Где-то рядом, под самым окном, гармонь играет.

• На поле танки грохотали,
• Танкисты шли в последний бой.
• А молодого лейтенанта несли
• С пробитой головой.

Вскочил с кровати, высунулся в окно – точно. Посреди двора королевского замка, в стожке сена – и кто его только тут насыпал, – сидит рязанская рожа в нашей гимнастерке и выводит:

• В наш танк ударила болванка,
• Погиб отличный экипаж.
• Четыре трупа возле танка
• Украсят боевой пейзаж.

Я быстро оделся, сапоги натянул, махнул прямо через подоконник и иду. А этот – хоть бы хны, даже бровью не повел. Словно тут каждый день полковники табунами ходят, а уж простые сержанты и вовсе ротами маршируют. Сидит себе и наяривает:

• Нас извлекут из-под обломков,
• Поднимут на руках каркас.
• И залпы башенных орудий
• В последний путь проводят нас.

Я рядом стал, дослушал до конца.

– Эх ты, – говорю, – Рязань. Что ж ты вытворяешь? Такой аккордеон замечательный, не какая-нибудь там фабричная работа, а настоящий мастер делал, да еще небось и на заказ. Этому трофею цены нет, а ты на нем, как на трехрядке, наяриваешь, на одних басах. За такую игру на кухню вне очереди отправляют.

Рязань голову поднял – глаза до чего голубые – и усмехается.

– Ты, что ли, лучше сыграешь?

– Да уж получше тебя, – говорю.

– А ну, попробуй, – и аккордеон мне протягивает. Ну, я рядом с ним сел, ремни надел, по клавишам прошелся – загляденье. Такой глубокий и чистый звук – давно не слыхал.

– Чего играть-то? – спрашиваю.

– А чего хочешь.

– Ладно, – говорю, – получи. И начал.

• Вьется в тесной печурке огонь.
• На поленьях смола, как слеза,
• И поет мне в землянке гармонь
• Про улыбку твою и глаза.

Рязань до конца дослушал и говорит:

– Хорошо играешь. Но тоже не Шаляпин.

– От Лемешева и слышу, – отвечаю. – А ну, сам покажи.

Рязань аккордеон обратно забрал и как врежет:

• Над границей тучи ходят хмуро,
• Край суровый тишиной объят.
• У высоких берегов Амура
• Часовые Родины стоят.

– Ну, вот, – говорю, – опять ты его на одних басах терзаешь. А ну, отдай вещь.

У меня-то слух натренированный – в темноте кромешной шаги часовых ушами ловить. Ну а если артиллерия концерт начнет, могу не хуже любого дирижера – эта немецкая стапяти-… это наши дивизионные; гулко, с оттяжкой – «тигр» из своей дуры долбанул. Тот еще оркестр.

Исполнили мы с ним на пару «Темную ночь», потом из «Трактористов» – «Броня крепка и танки наши быстры», потом «Синий платочек» – это совсем хорошо было, ну и, само собой, «Катюшу». Народ местный вокруг нас собрался. Ну, картина и в самом деле на раз – в черт-знает-каком-мире, посреди двора королевского замка, развалились двое славян и наяривают себе.

Сыграли так еще с десяток песен, и тут Рязань говорит:

– Это я все и без тебя знаю. А новое чего-нибудь?

– Новое? – спрашиваю. – А ты новую «Лили Марлен» слыхал? Образца 44-го?

– Нет.

– Ну, вот и лови, и давай на этом концерт заканчивать.

И сыграл.

– Ну, – Рязань говорит, – шикарно играешь. Хоть в королевские менестрели записывай.