Кристина

— Ну, давай еще по баночке пива, и я отвезу тебя домой. Мне понравилось, как начался Новый год. Правда, Дэннис.

Его слова прозвучали вполне искренне, но у Эрни не было таких выражений, как «выпьем по баночке пива». Прежний Эрни так не говорил.

— Мне тоже понравилось, друг.

Я уже не хотел пива, но взял одну банку. Я хотел оттянуть неизбежный момент встречи с Кристиной. Днем это мне казалось необходимым шагом — самому прочувствовать атмосферу его машины… если там была какая-нибудь особая атмосфера. Теперь моя идея казалась мне пугающей и безумной. Я чувствовал хрупкость того, что скрывал от Эрни, и больше всего боялся за Ли.

Скажи мне, Кристина, ты умеешь читать мысли?

— Послушай, — проговорил я. — Если ты хочешь, то я могу позвонить отцу. Он еще не спит.

— Не волнуйся, — сказал Эрни, — я могу пройти две мили по прямой линии.

— Я просто подумал…

— Держу пари, ты жалеешь, что не можешь нажимать на педали, как раньше.

— Ты угадал.

— Нет ничего лучше, чем сидеть за баранкой своего автомобиля, — сказал Эрни, а затем его левый глаз глумливо подмигнул мне. — Если не считать запаха гнили.

* * *

Эрни выключил телевизор. Я встал на костыли и поковылял в кухню, надеясь на то, что придут Майкл с Региной и наша поездка отложится еще на какое-то время. Меня не покидало воспоминание о том дне, когда Эрни и Лебэй ушли в дом, а я решил посидеть за рулем Кристины.

Эрни достал из холодильника еще две банки пива («На дорогу», — сказал он). Я хотел было заметить, что дорожные патрули не станут слушать его оправданий насчет новогодней ночи и встречи с другом, но потом передумал. Мы вышли на улицу.

Она сверкала под светом звезд и огней, не погашенных в доме.

Колумбийская мафия. Эрни сказал, что они расправились с Дарнеллом.

— Тебе помочь спуститься по ступенькам? — уставившись на меня, спросил Эрни.

— Не нужно, друг. Я сам справлюсь. Боком навалившись на перила, я осторожно поставил костыли на нижнюю ступеньку и стал переносить на них тяжесть своего тела. Внизу лестница была запорошена снегом, и я поскользнулся. Острая боль пронзила левую ногу, кость которой еще не совсем срослась. Эрни подхватил меня.

— Спасибо, — сказал я, радуясь возможности говорить дрожащим голосом.

— Не стоит благодарности.

Мы добрались до машины, и Эрни спросил, смогу ли я сесть в нее сам. Он выпустил мою руку и обошел Кристину со стороны капота. Я взялся за ручку дверцы, и меня охватил смертельный страх. Потому что до того момента я в глубине души все-таки не верил в это. И еще потому, что моя рука вдруг ощутила прикосновение к чему-то живому. Я будто дотронулся до кожи спящего зверя. И он мог проснуться. И взреветь от ярости.

Зверь?

Хорошо, какой зверь?

Вообще что это было? Обыкновенный автомобиль, который неизвестно как и почему стал опасным, зловонным пристанищем какого-нибудь могучего демона? Какой-то адский дом на колесах, куда после смерти Лебэя вселилась его проклятая душа? Я не знал. Я знал только то, что был подавлен ужасом и страхом. И я не думаю, что мог бы справиться со своим ужасом.

— Эй, с тобой все в порядке? — спросил Эрни. — Ты сам справишься?

— Справлюсь, — хрипло сказал я и нажал на хромированную стальную ручку. Открыв дверцу, я вперед спиной забрался в машину и руками втащил в нее свою негнущуюся ногу. Сердце стучало в груди, как пневматический молот. Я захлопнул дверцу.

Эрни повернул ключ, и мотор взревел — как будто был не остывшим, а уже разогретым. И на меня обрушился запах, который, казалось, исходил отовсюду: тошнотворный, одуряющий смрад смерти и тления.

* * *

Невозможно описать, как мы добрались до дома, трехмильная дорога к которому заняла у нас десять или двенадцать минут, если не сказать, что все это было похоже на бегство из сумасшедшего дома. Я знаю, что не могу быть объективным: уже одно воспоминание о той поездке приводит меня в состояние, близкое к помутнению рассудка, — я начинаю чувствовать одновременно жар и холод, лихорадочную дрожь и слабость. Я не могу отделить то, что было на самом деле, от того, что стало результатом моих более поздних размышлений; у меня нет четкой границы между субъективным и объективным, между правдой и галлюцинациями ужаснувшегося сознания. Единственная вещь, в которой я могу быть уверен, заключается в том, что я не был пьян. Это я знаю точно, потому что все остатки хмеля — если они вообще были после двух банок пива — вышибло из моей головы, как только машина тронулась с места.