Кристина

— Она будет чудесна, — сказала Ли, но в ее голосе была какая-то вялая интонация — совсем не так она говорила о футболе, — которая заставила меня взглянуть на нее.

Я сразу понял. Она не любила Кристину. Я понял это так ясно, как если бы ее мысли передались мне по воздуху. Она хотела ее полюбить, потому что ей нравился Эрни. Но… она не собиралась по-настоящему полюбить ее.

— Так, значит, ты получил официальное разрешение на нее? — спросил я.

— Ну… — Эрни замялся. — Нет. Не совсем.

— Что ты имеешь в виду?

— Сирена не работает, иногда отключаются задние огни, когда я нажимаю на тормоз. Думаю, где-то короткое замыкание, но я еще не настолько разобрался в ней.

Я посмотрел на ветровое стекло — на нем была новая наклейка о техническом осмотре. Эрни проследил за моим взглядом… и умудрился показаться замешкавшимся и рассвирепевшим одновременно.

— Уилл дал мне свою наклейку.

— А это не опасно? — спросила Ли, обращая свой вопрос куда-то между мной и Эрни.

— Нет, — ответил я. — Когда за рулем Эрни, то считай, что ты находишься рядом с Иисусом Христом. — Я вновь почувствовал приступ ревности. В свои семнадцать лет она была великолепна, неотразима и открыта для жизни.

Когда я впервые захотел ее? Когда я впервые захотел девушку моего лучшего друга? Да, думаю, что именно тогда. Но клянусь, я бы не приблизился к ней, если бы все так не изменилось. Или я просто должен так чувствовать.

— Пойдем, Эрни, а то нам не достанется ни одного свободного места на трибунах, — по-женски саркастично заметила Ли.

Эрни улыбнулся. Ли все еще держала его ладонь; он был бы не против, если бы она обняла его. Почему нет? Будь я на его месте, с моим первым опытом общения с живой девочкой, я бы — три против четырех — уже занимался любовью с ней. Я не желал ему ничего, кроме удачи с ней. Если кто-то заслуживал немного счастья, то это был Эрни.

Тренер Пуффер окликнул меня, и я вместе со всей командой пошел в раздевалку, а Эрни и Ли направились к трибунам. На полпути я остановился и решил вернуться к Кристине. Приближаясь к ней, я описал довольно большой полукруг: у меня все еще было предубеждение, что лучше не находиться у нее спереди.

Над задним бампером я увидел металлическую пластинку на пружинах, изображавшую знак торгового агента Пенсильвании. Откинув ее, я прочитал надпись с обратной стороны: СОБСТВЕННОСТЬ ГАРАЖА ДАРНЕЛЛА, ЛИБЕРТИВИЛЛ, ПЕНС., США.

Я поставил пластинку на место и нахмурился. Дарнелл дал ему наклейку на ветровое стекло, потому что машина была еще очень далека от официального разрешения на эксплуатацию; Дарнелл одолжил ему знак торгового агента, чтобы он мог привезти Ли на матч. Дарнелл так же перестал быть «Дарнеллом» для Эрни; сегодня он был «Уиллом». Интересно, но не очень приятно.

Что за отношения сложились между Эрни и Дарнеллом? Я не хотел задумываться над этим вопросом. Я знал только то, что Эрни очень изменился за последние несколько недель.

* * *

Мы сами немало изумились, когда выиграли этот матч, — как оказалось позже, он был одним из двух, выигранных нами в том сезоне… но не то чтобы я был с командой до его конца.

У нас не было никакого права на победу; на поле мы вышли готовыми к поражению и проиграли жеребьевку. В первой половине игры «Горцы» (дурацкое название для команды) пробивали нашу оборону, как будто ими выстреливали из пушки. Но затем нападающий потерял мяч, который подхватил Гэри Тардифф и с мрачной улыбкой вел все шестьдесят ярдов. Тот мяч переломил ход встречи. Когда в конце матча тренер Пуффер заменил меня Брайаном Макнелли — он должен был стать капитаном команды на следующий год, а стал им гораздо раньше, — и я, умывшись и переодевшись, вышел к трибунам, счет был 27:18 в нашу пользу, а до конца игры оставалось две минуты.

На парковочной стоянке было полно машин, но ни одного человека. С поля доносились дикие вопли фанатиков из Хидден-Хиллз, побуждавших «Горцев» сделать невозможное в оставшиеся две минуты.

Я медленно побрел в сторону Кристины.

Она стояла на прежнем месте, со своими изъеденными ржавчиной боками, новым капотом и чуть ли не тысячемильными плавниками. Динозавр из темных далеких пятидесятых, когда все нефтяные миллионеры были из Техаса, и американский доллар вышибал дух из японской иены, а не наоборот. Из тех дней, когда Джони Хорбон пел о танцах всю ночь на дубовом полу, а величайшим кумиром молодых янки был Эд «Куки» Бирнз.