Двери Между Мирами

Сознание Детты было уродливо и безобразно, точно грубое растление ребенка, но соображала она еще быстрее и бойчее, чем Эдди. «Настоящий Гад тут все ссаниной с уксусом исходил. Ну, теперь все. Слезай, приехали. Он знает, что я тут, наверху, и единственно, чего хочет, так это унести ноги, покамест я не спустилась и не выдернула их ему из жопы. Правда, его сопливый дружок… у того силенки еще хоть отбавляй, тот еще не натешился вволю, не накуражился надо мной досыта. Этому поганцу неймется подняться сюда, выследить меня и поймать, а как там будет Настоящий Гад, ему похуй. Факт. Думает, дескать, такому жеребцу, как я, безногая черномазая сучка не ровня. Мне, мол, в бега ударяться неохота, мне охота сперва эту черную мандавошку отследить. Вот, дескать, вдую ей раз-другой, а уж потом можно топать, куда зажелаешь. Вот что он, небось, думает, но это ништяк. Все будет в ажуре, сволочь белопузая. Коли ты воображаешь, будто можешь объегорить Детту Уокер, подымись сюда, в эти Овраги, и попробуй. Ты еще узнаешь, золотко, что со мной мудохаться – как против ветра ссать, тут я ас! Ты еще узнаешь…»

Однообразный ход мыслей Детты вдруг прервал некий звук, явственно донесшийся к ней сквозь прибой и ветер: тяжкий грохот револьверного выстрела.

– А по-моему, ты понимаешь это лучше, чем показываешь, – сказал Эдди. – До фига как хорошо понимаешь. По-моему, тебе хочется, чтобы я подошел туда, где меня можно будет схватить, вот что. – Не отрывая взгляда от лица Роланда, юноша дернул головой в сторону двери и, не ведая, что неподалеку кто-то думает то же самое, прибавил: – Знаю, знаю, ты болен. Но, может быть, ты делаешь вид, что намного слабее, чем на самом деле. Может, ты самую капельку филонишь.

– Может быть, – без улыбки проговорил Роланд и добавил: – Однако это не так.

Хотя… отчасти это было именно так.

– Впрочем, от нескольких лишних шагов вреда не будет, правда? Долго орать я не смогу. – Словно в подтверждение правоты стрелка, последний слог прозвучал хриплым лягушачьим кваком. – Но мне необходимо заставить тебя подумать, что ты делаешь… что ты надумал сделать. Раз уж нельзя убедить тебя пойти со мной, возможно, я сумею хотя бы… заставить тебя снова насторожиться.

– Ради твоей драгоценной Башни, – фыркнул Эдди, однако, оскальзываясь и вздымая изорванными теннисными туфлями вялые облачка темной, красновато-бурой пыли, спустился до середины уже преодоленного им ранее участка склона.

– Ради моей драгоценной Башни и твоего драгоценного здоровья, – сказал стрелок. – Не говоря уж о твоей драгоценной жизни.

Из кобуры на левом бедре, повинуясь руке Роланда, выскользнул второй и последний револьвер. Стрелок посмотрел на него с выражением и печальным, и в то же время отстраненно-холодным.

– Если ты думаешь, что сумеешь меня испугать…

– Не думаю. Ты же знаешь, что я не могу застрелить тебя, Эдди. Но мне кажется, тебе действительно необходимо преподать наглядный урок того, как изменилось положение дел. Как сильно оно изменилось.

Роланд поднял револьвер, прицелился – не в юношу, в пустынный океан, где ходили большие волны – и большим пальцем спустил курок. В ожидании оглушительного грохота выстрела Эдди внутренне подобрался.

Ничего подобного. Только унылый щелчок.

Роланд опять оттянул боек. Барабан провернулся. Стрелок нажал на курок, и вновь они не услышали ничего, кроме слабого щелчка.

– Не переживай, – сказал Эдди. – Там, откуда я родом, Министерство Обороны наняло бы тебя после первой же осечки. С таким же успехом ты мог бы…

Но оглушительное «БА-БАХ!» револьвера обрубило окончание фразы так же аккуратно и чисто, как Роланд в бытность свою учеником, упражняясь в стрельбе по мишеням, обрубал с деревьев мелкие веточки. Эдди подскочил. Выстрел мигом оборвал доносившееся с холмов непрерывное рииииииииии насекомых, которые медленно и осторожно возобновили пение лишь после того, как Роланд положил револьвер себе на колени.

– И что, черт возьми, это доказывает?

– Полагаю, что все зависит от того, к чему ты прислушаешься, а что откажешься выслушать, – чуть резковато ответил Роланд. – Это должно доказывать, что среди этих патронов есть и хорошие. Кроме того, это наводит на подозрения – на сильные подозрения – что в том револьвере, который ты отдал Одетте, часть патронов, возможно, даже все патроны – годные.

– Чушь собачья! – Эдди помолчал. – С чего бы?

– А вот с чего: револьвер, из которого я сейчас стрелял, я зарядил патронами с самого низа патронных лент – иными словами, теми, что намокли сильнее прочих – и сделал это просто для того, чтобы убить время до твоего возвращения. Понятно, нельзя сказать, что заряжать револьвер – дело долгое, даже если на руке не хватает двух пальцев! – Роланд рассмеялся, но смех почти сразу перешел в кашель, и чтобы унять его, стрелок прижал ко рту обкорнанный кулак. Когда кашель стих, Роланд продолжил: – Однако после того, как пробуешь стрелять подмокшими патронами, револьвер следует разобрать, а механизм – вычистить. «Револьвер разобрать, механизм вычистить, личинки», – вот первое, что вдолбил нам Корт, наш учитель. Я не знал, сколько времени затрачу на разборку, чистку и сборку револьвера, если у меня всего полторы руки, но подумал, что коль скоро намерен жить и дальше – а я намерен, Эдди, твердо намерен – это лучше выяснить. Выяснить и со временем научиться управляться быстрее, как по-твоему? Подойди поближе, Эдди! Во имя своего отца, подойди поближе!