Дорожные работы

К началу сентября он закончил работу: ослепительно белая труба выделялась на фоне неба, словно проведенная мелом черта на голубой доске – стройная, яркая. Он оглядел ее с некоторой гордостью, оттирая растворителем запачканные краской руки.

Дон Таркингтон заплатил ему чеком.

– Неплохая работа, – кратко прокомментировал он, – если учесть, какой осел ее исполнял.

Он заработал еще пятьдесят долларов, обив деревянными панелями стены новой гостиной Генри Чалмерса – в те дни Генри был управляющим прачечной, – и покрасив стареющий «Крис-Крафт» Ральфа Тремонта. Когда наступило восемнадцатое декабря, они с Мэри сели за небольшим столом в столовой, словно враги перед поединком, которые, однако, чувствуют друг к другу странную симпатию, и он выложил перед ней триста девяносто долларов – он положил деньги в банк, и наросли кое-какие проценты.

Она положила рядом четыреста шестнадцать долларов. Эти деньги она вынула из кармана передника. Ее пачка была гораздо толще его, так как состояла в основном из мелких купюр – по одному и по пять долларов. У него перехватило дыхание, и он смог лишь вымолвить:

– Господи, Мэри, да чем же ты таким занималась?

Она ответила с улыбкой:

– Я сшила двадцать шесть платьев, обшила кружевами воротники у сорока девяти платьев и подолы у шестидесяти четырех платьев, связала крючком четыре коврика, пять свитеров, два теплых платка и изготовила один полный столовый комплект – скатерть с салфетками. А еще я вышила шестьдесят три носовых платка, двенадцать комплектов полотенец и двенадцать комплектов наволочек, и все эти монограммы я до сих пор вижу во сне.

Смеясь, она протянула ему руки, и он впервые по-настоящему заметил толстые подушечки мозолей на кончиках ее пальцев, совсем как у музыканта, играющего на гитаре.

– Господи, Мэри, – сказал он хриплым голосом. – Ты только посмотри на свои руки.

– С руками у меня все в порядке, – сказала она, и глаза ее потемнели и заискрились. – А ты неплохо смотрелся там, на дымовой трубе, Барт. Я раз даже было собралась купить себе рогатку и попробовать попасть тебе в задницу… Взревев, он вскочил, погнался за ней через гостиную и настиг ее в спальне. Там мы и провели весь оставшийся день, не так ли, Фредди, старина?

Обнаружилось, что у них не только достаточно денег на настольную модель, но что если раздобыть еще сорок долларов, то можно позволить себе и напольную. Владелец магазина «Телевизоры у Джона» (магазин этот уже давно был похоронен под новым участком 784-й автострады – вместе со старым кинотеатром и всем прочим) показал им новую модель «АрСиЭй» и сказал, что они будут выплачивать всего лишь по десять долларов в неделю…

– Нет, – сказала Мэри.

Джон обиженно скривился.

– Леди, речь идет всего лишь о четырех неделях. Вы вряд ли продадите душу дьяволу, купив в кредит на таких условиях.

– Подождите нас минуточку, – сказала Мэри и вытащила его на предрождественский холод, где со всех сторон до них доносились звуки праздничных гимнов. – Мэри, – сказал он. – Торговец прав. Ведь речь не идет о том…

– Нашей первой покупкой в кредит должен стать наш собственный дом, Барт, – сказала она. Едва заметная черточка появилась у нее между бровей. – А теперь слушай… Они вернулись в магазин.

– А вы не могли бы придержать для нас эту модель? – спросил он у Джона.

– Пожалуй, смог бы, на некоторое время. Только сами знаете, сейчас покупатели валом валят – самый сезон. На сколько вы хотите, чтобы я ее придержал?

– Только на субботу и воскресенье, – сказал он. – Я буду в понедельник вечером.

Этот уик-энд они провели за городом, закутавшись потеплее от холода и снега, который грозился пойти, но так и не пошел. Они медленно катались взад и вперед по узким загородным дорогам, хохоча, как дети, а на заднем сиденье лежала упаковка из шести бутылок пива для него и бутылка вина для Мэри. Они не выбросили пустые пивные бутылки, наоборот, подобрали еще – целые мешки бутылок из-под пива, из-под содовой, и самые маленькие из них стоили по два цента, а большие – по пятицентовику. Вот это был уик-энд, если вспомнить сейчас, после стольких лет – у Мэри были длинные волосы, и они развевались, выбившись из-под воротника ее пальто из кожзаменителя, а щеки ее горели алым пламенем. Он ясно мог представить себе сейчас, как она шла по придорожной канаве, усыпанной осенними листьями, вороша их ногами – при этом раздавался трест и шорох, похожий на шум лесного пожара… Потом раздавался звон бутылки, и она радостно принималась размахивать ею над головой, смеясь, как ребенок.