Гечевара

Губы в светлом блеске ещё менее походили на улыбку, чем всегда, лицо было – хотя и трудно всё это представить – более надменно, чем обычно, белые (отбеленные) кудри (химзавивка новой технологии) казались мерзкими, как никогда прежде. А в руке была листовка – та, где «сраный бургер».

Помахав бумажкой перед персоналом, менеджер со злобой сообщила:

– Я, конечно, понимаю… Молодёжь, у вас гормоны, всё такое… Я пока как бы не знаю, кто это… Но можете не думать, что вам это сойдёт с рук! Тем, у кого по Фрейду… – что «по Фрейду», почему-то им не пояснили. – У кого по Фрейду это самое… Хочу сказать! Такой призыв – это как бы статья вообще-то. Так вот. Если только ещё раз увижу… Хотя что… И этого ведь хватит! Ну короче, тот, кто это сделал, может быть готовым к увольнению. И к милиции.

Повисла тишина.

Спустя минуту коллектив усердно драил зал, а все агитки менеджер куда-то унесла.

«Мак-Пинк» открылся вовремя.

– Так вот ты какой, значит! – говорила Лиза спустя два часа, когда им с Лёшей выдалась свободная минута постоять у тумбы. – Думала ты так… как все… болтаешь просто. А ты вон чего! Мне, знаешь, что понравилось? Анкета. Тот листок про «сраный бургер» – это тоже ничего, так, смело… Но анкета! Знаешь, так изящно…

– Перестань, – просил Алеша.

– Значит, ты боишься? Всё-таки боишься, что поймают? Интересно, ты сильно испугался, когда кто-то там сказал, что раз ты первый…

– Лиза, я уже сказал. Это не я.

– Да, кстати. Где твоё «спасибо»? Я тебя отмазала с утра. А? – чёрненькие глазки засверкали так игриво, что у Лёши закружилась голова.

– Спасибо, – сказал он.

– Ну, то-то.

– Только вот не я…

– Ой, Лёха! Ну, в натуре, хватит, а! Какой ты, я не знаю… Если агитатор – так и агитируй. Сагитируй вот меня. Скажи мне: «Лиза, а вступи-ка вот к нам в партию!» Скажи.

– А не скажу! Я беспартийный.

– Ой, да ла-а-адно! Хватит отпираться. Лёш! Ну, правда, Лёш! Ты это… если это ты… то я с тобой…

«А если нет? – подумал вдруг Двуколкин. – Если всё это не я? Тогда со мной? Хочу…». Но вслух ответил:

– А вот я тебя подозревал.

В ответ на это Лиза вновь игриво улыбнулась:

– И сейчас подозреваешь?

– И сейчас.

– Ишь ты како-о-ой!

Алёша понял это как призыв к игре:

– Д-да… З-знаешь… В-вот т-такой вот я…

– Алёша, не стоим у тумбы! – зазвучал голос Снежаны. – Сколько говорить одно и то же? Тебе, что, нечем заняться? Вымой плинтус.

– А мне можно отойти? – спросила Лиза. – Отойти на завтрак.

– Можно, – ответили ей спокойным тоном.

Почему Двуколкин всюду и всегда был крайним?!..

Лёша побродил по залу, сделал вид, что чем-то занят. Вытер с помощью салфетки несколько картин, висевших в заведении, а точнее, постеров. Народу было мало. В уголке сидел какой-то клерк при галстуке и пил сок через трубочку. С ним по соседству наблюдалась странная особа с ярко-красными губами, в лялечных пластмассовых серьгах в виде сердечек и огромнейших очках – конечно, того самого фасона, что шёл ей менее всего. Когда дама, отложив конверт с картошкой, уютно откинулась на стуле и поднесла к глазам толстенный том, Алёша прочитал его название – «Бесы». Около окна сидели дед и бабка – тоже весьма странные на вид – и интенсивно жуя сэндвичи, болтали о проблемах продвижения стихов в рабочие газеты. На том месте, где Двуколкин некогда увидел Жеку и Гургена, так нелепо преданных, сидел парень с маленькой бородкой и серьгой в носу, обнимая приятную блондинку, слегка полную.

Алёше захотелось быть на его месте. Впрочем, не со светлой пышкой – лучше с Лизой. Он вернулся к тумбе, романтично навалился на неё, уплыл в мечтах…

На землю возвратила Ира. Она вышла из подсобки и сказала:

– Эй! Ты видел?

– Чего видел? – спросил Лёша.

– Там… опять… висит…

На этот раз «неуловимый» был ещё оригинальней. На листке, опять приляпанном на зеркало, он поместил полный бюджет компании, на которую работал коллектив. Особым шрифтом выделялись прибыль Главного и все расходы на зарплаты. Оказалось, что второе много меньше…

– Правда или нет? – шептала Ирка. – Если правда, то какая у него тогда мобила?..

Лёша не ответил.

– Вот Снежана заругается… – сменила тему девушка. – Убрать, что ль?

Её руки потянулись к объявлению.

– Не надо, – сказал Лёша. – Пусть… Пускай висит… Раз уж повесили.

Ирина посмотрела с подозрением. «Опять прокол!» – сообразил он.

– Впрочем, можешь снять, – добавил ради оправдания, снова ненавидя себя за гнилое малодушие.