Девочка, которая любила Тома Гордона

– Я пришел от Бога Тома Гордона, – ответил он. – Того самого, которого он благодарит, завершая игру победой.

– Правда? – вежливо спросила Триша. Она не знала, можно ли верить этому парню. Если бы он представился Богом Тома Гордона, она бы точно ему не поверила. Она могла поверить многому, но только не тому, что этот Бог выглядит как учитель, преподающий биологию четвертому классу. – Это… очень интересно.

– Он не может помочь тебе, – продолжил Борк-Киборк. – Сегодня у него много других дел. К примеру, в Японии землетрясение, и очень сильное. Как правило, он не вмешивается в дела людей, но, должен признать, он спортивный болельщик. Хотя и не всегда болеет за «Бостон Ред сокс».

Он отступил на шаг, вновь накинул на голову капюшон. Мгновение спустя вперед выступил второй мужчина в белой сутане, тот, что стоял справа… Триша знала, что так оно и будет. Не зря же у взрослых есть поговорка: Бог троицу любит. Три желания, три зернышка, три царских сына, три сестры, на счет «три». Не упоминая уже о трех оленях, которые ели в лесу буковые орешки.

Мне это снится, спросила себя Триша, подняла руку, чтобы коснуться осиного укуса на левой скуле. Опухоль спала, но при прикосновении укус все еще отдавался болью. Нет, это не сон. Когда второй человек в белой сутане откинул капюшон, Триша увидела, что он похож на ее отца. Не вылитый Ларри Макфарленд, но человек, похожий на него, точно так же как первый мужчина в белой сутане походил на мистера Борка. Трише так, во всяком случае, показалось. Если это и был сон, то раньше она таких снов не видела.

– Только не говори мне, что ты пришел от Неслышимого, хорошо?

– Дело в том, что я и есть Неслышимый. – В голосе мужчины, похожего на ее отца, слышались извиняющиеся нотки. – Мне пришлось принять образ человека, который тебе знаком, потому что я очень слабый Бог. Я ничего не могу для тебя сделать, Триша. Сожалею, но это так.

– Ты выпил? – Триша внезапно разозлилась. – Выпил, не так ли? Даже отсюда я чувствую запах спиртного. Фу!

Неслышимый печально улыбнулся, ничего не ответил, отступил назад, накинул капюшон.

Наконец, вперед выступил третий, в черной сутане. Тришу охватил ужас.

– Нет! Не хочу тебя видеть. – Она попыталась встать, но вновь не смогла и шевельнуться. – Не хочу тебя видеть, уходи, оставь меня в покое.

Но руки поднялись, черные рукава откинулись, обнажая желтовато-белые когти, те самые когти, которые оторвали лосенку голову, разобрали его тушу на две половинки.

– Нет, – прошептала Триша. – Нет, пожалуйста, нет. Я не хочу тебя видеть.

Существо в черной сутане не обратило ни малейшего внимания на ее слова. Сбросило капюшон. Лица под ним не было. Только бесформенная голова, образованная осами. Они ползали друг по другу и угрожающе жужжали. В осиной круговерти Триша разглядела некие человеческие черты: пустой глаз, ухмыляющийся рот. Голова, жужжала, как жужжали мириады мух над отгрызенной (или оторванной) головой лосенка. Жужжала, словно у существа в черной робе вместо мозга стоял моторчик.

– Я пришел от Зверя из леса. – Глуховатый, жужжащий, нечеловеческий голос. Точно такой Триша слышала по радио. Мужчина предостерегал от курения. Сам он докурился до рака горла, ему вырезали голосовые связки, и говорить он мог с помощью специального устройства, вживленного в шею. – Я пришел от Бога Заблудившихся. Он следит за тобой. Он ждет тебя. Ты принадлежишь ему.

– Уходи! – Триша хотела выкрикнуть это слово, но с ее губ сорвался лишь чуть слышный шепоток.

– Мир – это жуткое место, и, к сожалению, все, что ты чувствуешь, – правда. – Какой же противный этот жужжащий голос. Когти медленно прошлись по голове, продираясь сквозь месиво ос. Под ними взору Триши открывалась сверкающая кость. – Кожа мира – ткань, сплетенная из жал, в этом ты уже убедилась. А под ней нет ничего, кроме кости и Бога, которому мы поклоняемся. Звучит убедительно, ты согласна?

В ужасе, плача, Триша отвернулась, посмотрела на ручей. И выяснила для себя, что может шевелиться, если не смотрит на осоголового священника. Немного, но может. Она подняла руки, вытерла слезы, вновь посмотрела на полянку:

– Я тебе не верю! Я тебе…

Осоголовый священник исчез. И два его спутника в белых сутанах тоже. Лишь бабочки танцевали над полянкой на другом берегу ручья, восемь или девять вместо прежних трех, все разноцветные: две белые и черная куда-то улетели. И свет изменился, окрасился в оранжевые тона. Прошло, как минимум, два часа. Может, и три. Значит, она спала. «Так это был сон», – как говорилось во многих сказках… но Триша хоть и пыталась, не могла вспомнить, как она засыпала, не могла вспомнить разрыва в потоке сознания. Да и по ощущениям это был не сон.