Великий маг

– Кого ни попадя, – подсказал я любезно.

– Не обижайтесь, – сказала она без всякого смущения.

– Да я ничего.

– Я знаю, – сообщила она. – Об вас все, как о стену горохом.

Я кивнул, подумал: откуда все знаешь, лапочка?.. Не думаю, что мое досье развешано на каждой остановке. Правда, женщины многие вещи, до которых нам приходится проламывать стены, знают изначально. Спинным мозгом.

– Но по вашим прогнозам, – поинтересовался я, – у меня есть шанс сменить домотканую рубаху на блестящие рыцарские латы?

– Общество, – сказала она, – все еще по привычке считает героями своих царей, полководцев, придворных силачей. Но, как видите, вас уже заметили.

– Значит, – сказал я весело, – у меня пряники еще впереди?

– Да, – сказала она. – И блестящие латы. И длинный меч взамен сегодняшней дубины. Хотя, уже заметно, у вас дубина Геракла. Но вот насчет культурного героя…

Я полюбопытствовал:

– А что не так?

– Насколько понимаю, вы начинали, как некий Энкиду, дикий человек огромной силы, потом очеловечились до Геракла с его дубиной… но, поправьте меня, если ошибаюсь: культурный герой не разрушает, а дает людям новый огонь, новую письменность, новые ценности?

Последние слова она произнесла совсем серьезно. Я выслушал, кивнул.

– Да, вы правы.

Не знаю, что у нее за игра, но для литагента она сует нос слишком далеко. Я человек не подозрительный, это наверняка отражено в моем досье, но и не полный слепец.

Она ощутила перемену настроения, мило улыбнулась, сладко зевнула. Я невольно вспомнил расхожую премудрость, что зевающий мужчина проявляет безкультурие, а женщина всего лишь демонстрирует свои возможности. Я поспешил оторвать взгляд от прекрасного ротика с влажной гортанью и хорошо уложенного языка.

– У меня всего полчаса, – предупредил я.

– Этого хватит, – успокоила она. – Мне только снять трусики. Но могу и не снимать, как скажете, Владимир Юрьевич.

– Размечтались, девушка, – ответил я как можно саркастичнее. – Я стоек, аки… аки Власий Гундарев!

Она полюбопытствовала:

– А кто это?

– Еще не знаю, – пояснил я. – Потом придумаю. Чуйствую, надо, Христя, надо. А то все эти Самсоны, Гераклы, Кармалюки, Довбуши, Зигфриды и прочие махабхараты слишком просто сдавались красивым предательницам.

– Я не предательница, – ответила она тихо. – Я сама сдалась вам, Владимир Юрьевич.

От ее голоса и тела веяло покорностью и готовностью. Будь я современным героем, уже бы схватил это сладкое мясо, бешено сорвал бы одежду и трахал бы во все дыры, щели и впадины. Но я из завтрашнего дня, заставил себя вспомнить, что в плен сдаются только противники, враги… Кто ты, Кристина? И в самом ли деле сдалась?

Я чувствовал ее взгляд между лопатками, когда поднес к губам мобильник.

– Алло?.. Владимир Факельный беспокоит. Послушайте, стоит ли присылать машину?.. У меня своя на ходу. Преспокойно доеду, адрес теперь знаю…

Голос ответил строго, без колебаний:

– Исключено!.. Во-первых, на вашей машине в наш двор не пустят: мало ли чем ее начинили. Во-вторых, наши машины не только пуленепробиваемы. А всякая посторонняя машина, что въезжает в ворота или приближается ко входу, становится объектом пристального внимания всех разведок мира. И ее хозяин, естественно, тоже. Зачем это вам?

Я повесил трубку. Кристина смотрела выжидающе, как-то догадалась, что звонок связан с нею.

– Хотел тебя подбросить в Центр, – сказал я. – Увы, инструкции такие вольности запрещают…

Она покачала головой.

– Разве герои соблюдают инструкции?

– Их не соблюдают только дети и преступники, – сообщил я. – А герои понимают, в каком мире и в какое время живут.

И потому, добавил про себя зло, тратят дни и годы на бесцельное общение с соседями, коллегами, принимают гостей и возят их по магазинам и рынкам, а ведь система Коперника могла быть обнародована раньше, Америка открыта за пару столетий до Колумба, компьютеры и Интернет уже триста лет были бы в быту, а сейчас бы мы летали не самолетами Аэрофлота, а космолетами…

Так герой я или не герой? Ведь пишу для массового читателя, для самого массового, какой уж тут героизм, но, с другой стороны – его вкусами не руководствуюсь! Этого не понимают и все стараются дать мне советы, как писать лучше, чтобы я ему, массовому, пондравился больше. Я не стараюсь вам ндравиться, я стараюсь это стадо расшевелить и подготовить для моей Главной Книги.