Земля наша велика и обильна...

Я насторожился.

– Не значит ли…

Она снова качнула головой.

– Нет, я не собираюсь увольняться. Более того, чувствую, что вам сейчас как никогда нужна поддержка. Нет-нет, не надо меняться в лице, что вы все понимаете только в одном ключе?.. Просто на вас сейчас будут обращать повышенное внимание. Как журналисты, слишком уж сенсационное вы сделали заявление, так и ваши сторонники. О противниках так и вовсе молчу. А раз так, то вам нужно гораздо больше внимания уделить своему имиджу…

Я фыркнул:

– Юлия, умоляю!.. Мне сейчас только надувать щеки! У меня в доме пожар, а вы про имидж!

– Вы превратно понимаете имидж, – сказала она несколько суховато, улыбка исчезла с губ, даже из глаз. – Имидж – это не надувание щек. Вообще, Борис Борисович, вам теперь придется считаться со мной больше. Вы ведь не просто Борис Борисович, вы всегда представляли нашу партию. Но когда она была крохотной и на обочине… даже не шоссе, а проселочной дороги, то никому не было дела, в какой мятой рубашке появляетесь на работу, часто ли бреетесь и почему у вас носки синие, а галстук в крапинку…

– У меня? – удивился я. – Галстук?

– Вот видите, – упрекнула она. – Это вам только кажется, что имидж – это чтобы окружающие заметили, как вы одеты. Наоборот, имидж – это когда после встречи никто и не вспомнит, как вы были одеты, но зато у всех останется хорошее впечатление о вас. Или то, которое вы хотели внушить. Вплоть до ненависти к вам. Это я знаю, что вы – замечательный и умный человек, что вы – профессор…

Я отмахнулся.

– Моя команда тоже знает, какой я замечательный. Вернее, знала.

Она не приняла шутки, сказала серьезно:

– Борис Борисович, я же вижу, как и вы провожаете взглядами красивых женщин…

– Я?

– Ну ладно, не провожаете, но быстренько так это оцениваете. Одним беглым взглядом. Может быть, даже раздеваете…

– Юлия!

– Ох, простите, – сказала она с лицемерным раскаянием, – я хотела сказать, что раздеваете и тут же быстренько и целомудренно одеваете. И разговариваете с уже одетой. Но некоторые из ваших сотрудников предпочитают разговаривать с… неодетыми женщинами. Думаете, мы, женщины, этого не замечаем? Сразу скажу, справедливости ради, что эти мужчины не пользуются интересом у женщин. Ну, разве что у очень озабоченных, есть такие, но и те чаще всего предпочитают с ними не связываться. Вы – не такой, сразу скажу. Вы – настоящий, мужчины стараются с такими дружить, а женщины – прятаться за их надежными спинами. Однако не все вашу настоящесть видят сразу!

Я отмахнулся.

– Фиг с ними!

Она покачала головой.

– Нет, Борис Борисович. Вы лидер уже не крохотной никому не известной партии. С сегодняшнего дня она приобретет известность. От вас зависит, будет ли эта известность на один день, или же вы сумеете эту известность превратить в устойчивый приток новых людей. Но если вы лидер партии, которая стремится заполучить как можно больше влияния и голосов избирателей, вы должны выглядеть…

– Это будет брехня, – возразил я. – Обман. Разве я похож на жулика?

Она мягко усмехнулась, покачала головой.

– Ваша замечательность видна только тем, кто с вами пообщается несколько часов, а лучше – дней. Но вам, как политическому деятелю, придется общаться со многими людьми, встречи с которыми больше не повторятся. К примеру, вы собираетесь ездить по регионам? Вот то-то. Понятно же, вам надо будет переломить то впечатление, что постараются сформировать о вас ваши противники. Потому вы сразу должны выглядеть как серьезный политический деятель. Я к чему сказала про то, что все вы провожаете взглядом женщин? Так же точно вы мгновенно оцениваете и мужчин. Любого, всех. И еще до того, как раскроет рот и заговорит, у вас уже успевает сформироваться о нем мнение, полученное от зрения. Точно так же оценивают и вас, Борис Борисович. Вам напомнить, что девяносто пять процентов всей информации любой из нас получает от зрения?.. А пять процентов – от всего остального?

Я представил, как ехидно сказал бы Бронштейн, что в интересах партии можно побыть и красивым, а если партия велит, то и вааще… но мне партия сейчас ничего не велит, сейчас вообще непонятно, какова ее воля, ибо после сегодняшнего бюро нет единой воли, всяк заговорил свое.

– Да, – ответил я, – в интересах партии можно казаться и красивым, и мудрым. Но потом сыр выпадет…

Она перебила:

– Не выпадет!..

– А если?