Дьюма-Ки

Я задумался.

— Полагаю, Мария и Ханна могли приезжать из школы на уик-энд или два, и сам Истлейк уезжал по делам в марте и апреле. Постоянно находились в доме Элизабет, Тесси, Лаура и няня Мельда. Элизабет попыталась через рисование вычеркнуть свою новую «подругу» из своего мира. — Я облизнул губы. Они совсем пересохли. — Она сделала это цветными карандашами, которые лежали в корзинке. Аккурат перед тем, как утонули Тесси и Лаура. Возможно, накануне вечером. Потому что их гибель стала наказанием, так? Как убийство Пэм стало бы моим наказанием за то, что я полез, куда не следовало. Вы понимаете?

— Святый Боже, — прошептал Джек. Уайрман побелел как полотно.

— До этого скорее всего Элизабет ничего не понимала. — Я задумался над тем, что произнёс, пожал плечами. — Чёрт, не могу даже представить, много ли я понимал в четыре года. Но до падения с возка — и я готов спорить, об этом она ничего не помнила — худшей вещью, которая могла с ней случиться, было оказаться наказанной. Папочка мог положить её на колено и отшлёпать, или ей могли дать по рукам, если она потянулась бы к плюшкам няни Мельды до того, как те остыли. Что она знала о природе зла? Она знала, что Персе — плохая кукла, непослушная, что она делает плохие вещи и заставляет делать плохие вещи, поэтому от неё надо избавиться. В итоге Либбит села с карандашами и листом бумаги, сказала себе: «Я могу это сделать. Если не буду торопиться и приложу максимум старания, я это сделаю». — Я замолчал, провёл рукой по глазам. — Я думаю, так оно и было, но вы должны принимать мою версию с долей сомнения. История Элизабет могла смешаться с тем, что случилось со мной. Моя память может выкинуть что угодно. Любой глупый фортель.

— Расслабься, мучачо, — посоветовал мне Уайрман. — Сбавь темп. Маленькая Либбит попыталась вычеркнуть Персе из своего мира. И как это делается?

— Нарисовать и стереть.

— Персе ей не позволила?

— Персе не знала — я уверен в этом, если не на сто, то на девяносто восемь процентов. Потому что Элизабет умела хранить в тайне свои намерения. Если вы спросите меня как, я ответить не смогу. Если спросите, была ли это её собственная мысль… могла ли она придумать такое в четыре годика…

— Вполне возможно, — ответил Уайрман. — Между прочим, соответствует логике четырёхлетних.

— Я не понимаю, как она могла сохранить свой замысел в тайне от Персе. — Джек покачал головой. — Я хочу сказать… маленькая девочка?

— Этого я тоже не знаю.

— В любом случае план Элизабет не сработал? — спросил Уайрман.

— Да, не сработал. Думаю, она нарисовала Персе, и я уверен, что нарисовала карандашами, а когда закончила, всё стёрла. Возможно, человека это бы убило, как я убил Кэнди Брауна, но Персе не была человеком. Это её только разозлило. Она отплатила Элизабет, забрав близняшек, которых девочка боготворила. Тесси и Лаура оказались на тропе, ведущей к Тенистому берегу, не по своей воле. Они не собирались искать сокровища. Их кто-то погнал на этой тропе. Им не оставалось ничего другого, как войти в воду, спасаясь от кого-то, и они исчезли.

— Только не навсегда, — вставил Уайрман, и я знал, что он думает о маленьких следах. Не говоря уже об утопленнике в моей гостиной.

— Да, — согласился я, — не навсегда.

Вновь задул ветер, на этот раз с такой силой, что чем-то швырнул в стену дома, выходящую на Залив. Мы аж подпрыгнули.

— А как Персе добралась до Эмери Полсона? — спросил Джек.

— Не знаю, — ответил я.

— А Адриана? — спросил Уайрман. — Адриана тоже попала к Персе?

— Не знаю, — ответил я. — Возможно. — И с неохотой добавил: — Вероятно.

— Мы не видели Адриану, — напомнил Уайрман. — Вот в чём дело.

— Пока не видели, — уточнил я.

— Но маленькие девочки утонули… — Джек, похоже, не хотел, чтобы оставались какие-то неясности. — Эта Персе заманила их в воду. Или что-то.

— Да, — кивнул я. — Или что-то.

— Но потом начались поиски? Появились посторонние?

— Да, Джек. Не могли не появиться, — ответил Уайрман. — Люди знали, что девочки пропали. Например, Шэннингтон.

— Это мне понятно. Об этом я и говорю. Получается, Элизабет, её отец и няня никому ничего не сказали?

— А у них был выбор? — спросил я. — Разве мог Джон Истлейк сказать сорока или пятидесяти добровольцам: «Фарфоровая ведьма забрала моих дочерей, ищите фарфоровую ведьму»? Он мог даже этого и не знать. Хотя в какой-то момент наверняка выяснил. — Я подумал о картине Элизабет, на которой Джон кричал. Кричал и истекал кровью.